Отторжение

Перед глазами всё поплыло. Наверное, от нервного перенапряжения зашевелилась пуля. Висок пронзила очень сильная, но краткая боль. Мохаммад Эфендиев никак не мог знать, что мой братец носит фамилию Самохин и живёт в Нижнем Новгороде. Вряд ли Андрей Озирский, Всеволод Грачёв и прочие общие знакомые стали бы что-то такое ему рассказывать.

Господи, неужели мне это не снится? Вот для чего мы встретились сегодня! Суд должен свершиться. Убийца не уйдёт от кары. Пусть Мохаммад нанёс увечья тем солдатам в грузовике, но они начали первые. Зачем бить уже лежащего и тем провоцировать драку? Не тот человек Мохаммад Эфендиев, чтобы бросать его в кузов в одних подштанниках, да ещё зимой, бить в лицо и по почкам.

А чего ты ещё ждал от чеченца, братец Миша? Не такой ты дурак, как я знаю. Специально нарывался, чтобы получить возможность убить богато одетого парня и ограбить его. Так всегда можно оправдаться, и с чистой совестью смотреть в глаза любому начальству. Как жаль, что перстня со мной нет! Предъявил бы его сейчас на опознание. Почему не надел в командировку? Что за глупый вопрос? Потому что не предчувствовал этой вот встречи.

— Моя фамилия — Гай.

Чухой, сиплый голос прозвучал словно из динамика автомагнитолы, откуда-то из угла.

— У вас ведь не только перстень пропал? Цепь на шее была?

— Была плоская цепь, но я о ней не горюю. Таких на свете много. Так вот, Аллах явил милость, и я увидел город. Я никогда не был там, но знал, что это — Нижний Новгород. Он стоит на Волге. Постепенно ко мне как бы приблизился дом. Кажется. Это была «хрущёвка». На четвёртом этаже квартира, из трёх комнат. Две — смежные, одна — отдельно. Кухня окном выходит в заснеженный двор. Вечером там светит солнце. Скрипят детские качели. Постепенно проступает сама кухня с клетчатыми занавесками на окнах. На стене — ходики-кошка. Много цветов в горшках. Маленькая женщина, брюнетка, в пёстром халате, что-то варит в кастрюле. На подоконнике у неё — икона и зажжённая свеча…

Это наваждение. Я не могу поверить в такое. Никто, кроме меня, не бывал в этой квартире, и потому не мог рассказать Мохаммаду. Я даже ни разу не говорил с ребятами о том, как выглядит жилище моей матери. Да, та самая квартира! Всю жизнь Елизавета Прохоровна мечтала о нормальном жилье. Наконец, въехала в эту «хрущёвку». С ними была ещё мать Ивана Самохина, поэтому получили трёхкомнатную.

Дальше бабка умерла, Иван сгорел. Теперь там прописаны только мать и братец. Собираются ещё и Алёнку к себе взять — у той совсем нет жилплощади. А впервые я увидел это жилище летом семьдесят шестого года, когда приехал на побывку из армии. Мать буквально порхала по комнатам, и всё время пела от счастья. А на балконе стояла синяя клетчатая коляска, где сучил толстыми ножками лысый карапуз. Мать закрывала его от мух тюлевой занавеской.

А теперь он расстреливает и грабит? Ему так понравилось, что хочет вернуться туда уже контрактником. Сам говорил, что будет воевать «до последнего чеченца». И моего совета спрашивал — стоит ли? Я пока не ответил. Но обязательно скажу завтра утром, если сумею вернуться.

Сжав зубы, я смотрел вперёд, на снежную круговерть. Кажется, забыл не только про Виру, но и про цель своей командировки. Пытался представить себе брата. Вот он ходит ночью по моей московской квартире, не может уснуть. Интересно, переживает или нет? Не похоже, что Мишка сильно каялся. Скорее, мучается потому, что там гибнут ребята, а он в столице прохлаждается…

— Ещё я видел бидон. На нём нарисованы два петуха. Один — красный, другой — чёрный. Гарнитур на кухне под дерево. А в углу — самовар с трубой…

Меня многому научили в КГБ и в ФСК. Но тут я понял, что образование пошло прахом. Брагин просто развлекался и одновременно гнал машину по Приморскому проспекту, переходящему в одноимённое шоссе.

— А ещё чего видел? — весело спросил Роман.

— На кухню вошёл серый, с белой грудкой, кот. Женщина сказала ему: «Стёпка!» Я откуда-то знал уже, что это — мать того сержанта. Она писала сыну письму в Чечню — на кухне. Женщина то прижимала к груди фотографию сержанта, то смотрела в окно и шевелила губами, молясь. На пальце у неё — золотое кольцо с бирюзой…

Конечно, я мог бы потребовать большего. Например, спросить адрес. Но и того, что рассказал Мохаммад, оказалось достаточно.

— Вы — экстрасенс? — прямо поинтересовался я.

— Не знаю, не замечал, — пожал плечами Мохаммад. — Возможно, повлияли обстоятельства, и я впал в транс. Так это называют учёные. У меня другое мнение, которое я оставлю при себе.

Итак — кольцо с зелёной «больной» бирюзой, ходики-кошка, самовар, петухи на бидоне… Мать действительно писала письма на кухне, при верхнем освещении. Начинала так: «Здравствуй, дорогой мой сынок Мишенька! Шлю тебе горячий привет и желаю всего самого хорошего…» И всегда рядом крутился пятилетний кот Стёпка, которого раньше возили на дачу. Клянусь, что большего потрясения в своей бурной жизни я не испытывал…

— Мохаммад, вы… — начал я. открывая глаза.