Отторжение

Из-за плеча Андрея выглянула Липка. Она остолбенела, увидев нас с Сашей на тахте. Потом ойкнула и исчезла, оставив грешников лицом к лицу с разгневанным шефом. Мне стало так страшно, как не было ещё никогда. Но я ведь я не замужем, тем более — не за Андреем. Какое ему дело, в конце концов? Шеф не может ни убить меня, ни даже ударить.

Часы показали, что миловались мы с Сашей лишь семь минут. А я решила, что целую вечность. Слишком долго Озирский молчит. Стоит неподвижно, и в упор смотрит на нас. Вот уже и Саша очнулся. Сел на тахте, потирая больную ногу рукой с обручальным кольцом на пальце. А из-за дверного косяка выглянул Олесь. Потом — Орест. Правда, Липка немедленно утащила их в детскую, заперла на задвижку.

Саша, к счастью, не успел до конца раздеться. Белые брюки были ещё на нём. Правда, ширинку уже наполовину расстегнул. Что и говорить, попались мы капитально. И что делать? Просить прощения или, наоборот, лезть на рожон? Понятно, что Саше уже невтерпёж. Жена фактически выгнала его из дома. А теперь ещё ждёт от него трогательной верности?…

— Андрей, ты голодный, наверное? — спросила Липка из кухни. — Ужин подогреть?

— Олимпиада, погоди немного. Мы тут свои дела решим.

Озирский сам закрыл дверь на задвижку. Оставляя на ковре мокрые следы, подошёл к креслу и сел. Полы его пальто ярко блестели. Шеф закурил сигару, которую вместе со спичками достал из кармана. Мы не шевелились, смотрели на него. Меня сильно трясло — то ли от волнения, то ли от холода. Пришлось при Озирском вставать и надевать халат.

— Ну что, голубки, не успели немного? Пардон, помешал! А, вообще-то, мне кажется, не делом вы занялись…

— Мы просто петтинговали*, Андрей.

Саша сказал это так спокойно, что шеф едва не подавился сигарой. Я никогда не видела у него таких маленьких и бешеных глаз. На миг мне почудилось, что в квартиру проник не Озирский, а кто-то другой.

— Петтинговали, значит? Добро! Дело хорошее. Изменяем Инке по всем правилам. Сначала — петттинг, а потом — «Камасутра»?

Лицо Озирского стало рельефным, щека задёргалась. Сигара в руке дрожала — видно, очень уж хотелось шефу устроить нам тёмную.

— Не понимаю, в чём проблема? — продолжал он, пуская в потолок кольца дыма. — Инесса согласна на развод. Она мне не раз говорила об этом. Думаю, подтвердила бы и сейчас.

Шеф вытянул вперёд ноги в ботинках, обляпанным мокрым песком и берёзовыми листьями. Интересно, где он был? Откуда вернулся такой злющий? Не всегда Андрей так реагировал на чужую любовь. Мог просто посмеяться, съязвить да и пойти ужинать. Липка его там не дождётся…

И зачем сразу о разводе говорить? Саше ведь неприятно, больно. Но когда шефа понесёт, от него всякого можно ждать. Вот Инесса-то обрадуется! Теперь с чистой совестью оттяпает половину жилплощади, и будет во всём права.

— Никто тебя не держит, козёл сраный! Инка не скажет, что ждёт ребёнка, а то вас не разведут…

— Браво, господин директор! — Саша побагровел от гнева и стыла. — Ваш лексикон бесподобен. Потом он широко раскрыл глаза и прошептал: — Инесса… беременна?…

— А ты и не знал? Во, даёт! — Озирский удивлённо покачал головой.

— Но срок-то у неё не больше месяца… Откуда ты проведал? — И дикая ревность свела Сашины скулы.

Это было неслыханно — узнать о беременности супруги от постороннего мужчины!

— А тесты на что? Месяца вполне достаточно.

Я боялась даже взглянуть на Сашу. Не прикасаясь пальцем, шеф унизил, растоптал свою жертву. Лучше бы ударил, даже убил — но только не это! И всё это — при мне, при даме.

— Она сама тебе сказала? — не мог прийти в себя Саша. Кажется, он позабыл обо мне.

— Нет, сорока на хвосте принесла, — жёстко ухмыльнулся Озирский. — Короче, больше ей от тебя ничего не надо. Разводись, а потом трахайся, с кем хочешь. Но по углам пакостить не смей. Инесса Шейхтдинова этого не заслужила. И Оксану я не позволю дразнить несуществующей любовью. Она — молодая дурёха, многого не понимает. А потом может расхотеть жить. Что ж ты, Ромео, законным браком с ней не сочетался, ещё до Инессы? Молчишь? А ты, девочка-ромашка, думала об этом?

Мне сделалось так холодно и страшно, что голова сама собой втянулась в плечи.

— Оксанка, я рад был бы погулять на твоей свадьбе, — с чувством произнёс шеф. — И дочери твоей пожелал бы обрести любящего отца. Но Сашка никогда таковым не станет — уж ты мне поверь! Я его знаю, как облупленного. И мыслишки его поганые читаю бегло. Он боится ответственности, зависимости. Никогда не позаботится всерьёз о чужом ребёнке. Ещё вопрос, как у него всё сложится со своим, родным. Сколько он баб угробил — не сосчитать. Причём некоторых — в самом прямом смысле…

Андрей смотрел на Сашу, как на мерзкое насекомое. Тот сверкнул левым глазом, но промолчал. Он полностью зависел от шефа, и потому вынужден был сдерживаться.

— Я никого не угробил, Андрей! Это ложь! — Саша чуть не плакал.