Отцовская скрипка в футляре (сборник)

Чем кончилась перепалка, Степан не слышал, его здорово замутило, и он выбежал на мороз. А когда, маленько взбодренный, вернулся на кухню, зачерпнул из кадки ковш воды, вдруг услыхал из боковой комнаты совершенно трезвые деловитые голоса Жадовой и Кругловой.

— Зачем тебе понадобился этот шоферюга? После него скатерть не отпаришь, — брезгливо спросила Лидия Ивановна.

— Затем и понадобился, что шоферюга. У тебя ведь всегда транспорт в дефиците. А у этого на шее трое пацанят, ему приварок не лишний. Да и мужик он вроде бы покладистый… — Она нехорошо засмеялась.

Степана ровно обожгло. Ему стало нестерпимо стыдно перед Клавой, перед своими мальчишками, перед собой. Целовался на брудершафт с этим Бочонком. А они: «Шоферюга! Скатерть не отпаришь…» Он громко выругался, схватил полушубок и выскочил из этого увешанного коврами рая.

— Вот так оно было, — подытожил Касаткин свой рассказ. — Как поехал, куда — не помню ничего. Помню только, злость душила. Кабы не ГАЗ был у меня, а бульдозер, честное слово, своротил бы ей дом, чтоб неповадно было нос драть перед людьми. Не стану кривить душой, видел все, как в тумане: и машину поляковскую, и людей возле нее, и что чернело что-то на дороге. Понадеялся на себя, объехать хотел, да еще с форсом, на скорости… Но, видно, бес попутал. Или попросту сказать — водка. В общем, погулял с начальством, до сих пор опохмеляюсь…

Щербаков и Стуков слушали Касаткина не перебивал. Денис по привычке мерял шагами тесную комнату, Василий Николаевич, чуть прищурясь, смотрел на него, словно бы в душу Касаткина заглянуть стремился, покачивал сочувственно головой, а порою и вздыхал грустно.

— Что же ты, Степан Егорыч, — укоризненно начал Стуков, — при наших с тобой, так сказать, собеседованиях, умолчал про эту вечеринку. То есть, в ней самой я ничего подозрительного не усматриваю. А вот то, что инженер Постников грозился Селянина из ревности лишить жизни, подробность настораживающая. Так чего же ты молчал об этом? Твердил мне, как попугай, про свои выпивки с разными людьми, которых вроде и не помнил даже. Ведь я тебе ничего не навязывал, честно все выяснить старался, держал тебя без лишней строгости.

— Есть такой грех. Не поворачивался язык назвать Жадову. Какая бы блажь не зашла ей в голову, а казалось мне, проявила она ко мне внимание. И трепать ее имя — не по-мужицки это. Да разве это оправдание — с кем я напился. Да и перед Клавдией стыдоба: от такой жены двинул налево… Вот и не оглашал.

Денис спросил:

— Жадова на прежней работе?

— Конечно, чего ей поделается? И станция на месте, и Жадова, — ответил Стуков. — Авторитетная женщина, деловая.

— Деловая, это точно, — горько усмехнулся Касаткин. — И Пряхин Валька — на старом месте. Зашел я к ним в контору недавно — морду воротит: не желаю, мол, знаться с таким преступником. Как же, он — чистенький. А все одно — был он Валькой, Валькой и остался.

— А Круглова Лидия Ивановна, она при встрече отвернулась или раскрыла объятия? — не скрывая иронии, спросил Денис.

— Нет ее сейчас в районе, — даже с сожалением сообщил Стуков. — Она тоже из людей заметных была. Вроде торгпреда от колхозов Средней Азии. Для узбеков, таджиков, киргизов закупала лес: для стройки и для разных поделок. У них каждый чурбачок на счету, а у нас одни высоковольтники сколько валят леса. Да еще и местные порубки. Не гнить же ему в просеках… — Стуков вдруг оборвал фразу и сказал растерянно: — Ведь уехала-то она отсюда сразу после гибели Юрия Селянина. Это, знаете ли, наводит…

Денис все отчетливее сознавал, что гулянка в доме Жадовой с обильной жратвой и пьяным бахвальством — не просто локальное событие, поставившее Касаткина почти в трагические обстоятельства. Персонажи застолья имеют какое-то касательство к тому, что часом позднее произошло с Юрием Селяниным…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

И снова милицейский газик подпрыгивал на ухабах от Шарапово к Таежногорску…

Денису снова вспомнилась исповедь Касаткина в райотделе… Капитан Стуков житейски прав: в самом застолье у Жадовой нет ничего подозрительного. И все-таки внезапно пробудившееся в нем, как иронизировал над собой Денис, «шестое следовательское чувство» беспокойно покалывало сердце: есть в этом застолье нечто настораживающее. Двусмысленные намеки Пряхина, понятные лишь посвященным. И кажется, посвященные понимали их… Тосты в честь Чумакова и его лучшего друга Юрия Селянина. Что за этими тостами?

А спустя еще несколько минут, заслоняя массивными плечами полураскрытую калитку, перед Денисом стоял Павел Антонович Селянин, простоволосый, в накинутом наспех полушубке.

Денис невольно поежился от взгляда Селянина и сказал:

— Есть, знаете ли, некоторые вопросы.

— Снова «бог свое, а черт свое», — проворчал Селянин и молча двинулся к дому.

Денис шел следом за ним, смотрел, как разлетались на ходу полы его полушубка. И вдруг живо, словно сам присутствовал при этом, представил все, что рассказывал ему Стуков об эксгумации тела Юрия Селянина…