Отцовский договор

И у каждой было такое имя, что телефон то и дело норовил исправить его на более привычное слово, кроме разве что той, которую усыновили из Кореи, зато она выделила у себя в книжном шкафу специальную полку для разных переводов «Лорда Джима»[71](что практически оправдывало в его глазах ее любовь расставлять остальные книги по цветам). С каждой из них он встречался по несколько месяцев. Иногда полгода. Может, даже год. Потом все завершалось.

А в следующее воскресенье он вновь сидел у сестры на кухне и жаловался, что до сих пор не встретил никого по-настоящему.

– Может, стоит немного ослабить контроль над жизнью, чтобы влюбиться по-настоящему, – предположила она.

– Да я и так стараюсь, – сказал он.

– Не ты решаешь, в кого тебе влюбиться, – ответила она. – Да и вообще, вопрос в том, хочешь ли ты в кого-то влюбиться?

– Ну конечно, – сказал он. – Я только об этом и мечтаю с пятнадцати лет.

– Только каждый раз, когда ты рассказываешь про девушку своей мечты, ты как будто описываешь сам себя, – встрял ее тогдашний парень.

Наступило молчание, а потом все дружно рассмеялись, как смеются, когда кто-то отпускает настолько абсурдный или точный комментарий, что молчать после него становится неловко.

Полгода спустя он встретил женщину, которая позже станет мамой его детей. Он утверждал: она – его духовная сестра-близнец, но сестра с облегчением отметила, что на самом деле они совершенно не похожи друг на друга. Она подметила между ними единственное сходство – прическа у них была одинаковая. У него была собственная квартира в центре города, она снимала жилье вскладчину с какими-то неформалами в Накке[72]. У него было две фирмы: одна – индивидуальное предприятие, другая – а кционерное общество, и, чтобы сэкономить на налогах, он управлял ими параллельно. Она только что получила диплом юриста и занималась вопросами трудового права в бюро, владельцем которого был какой-то крупный профсоюз. Он покупал деревянные формодержатели для хранения обуви и волновался по поводу будущей пенсии. Она кидала деньги на телефон только при необходимости и мечтала съездить в Индию. Он слушал «уличный» рэп, она предпочитала легкий соул. И несмотря на все это, они сидели вдвоем у сестры на кухне и лучились от счастья. Ее брат никогда прежде ни на кого не смотрел так, как он смотрел на нее.

– Правда же, она офигенная? – с прашивал он каждый раз, когда девушка выходила в туалет.

Сестра кивала. Она действительно была офигенная. И такой и осталась. Может быть, в первую очередь потому, что не позволила ему взять себя под контроль. А теперь, когда у них двое детей, брат сидит у нее на кухне и заявляет, что он сомневается.

– Иногда мне хочется просто свалить, – говорит он.

– Как это свалить? – спрашивает она.

– Сбежать, – отвечает он.

– Куда это?

– Не знаю.

– Не делай этого, – говорит она. – О на тебе такого не простит.

– Знаю, – отвечает он.

– Ты не похож на отца, – говорит она.

– Откуда ты знаешь? – отвечает он.

Они сидят молча. На часах полдвенадцатого. Лазанья сначала остыла, а потом совсем затвердела.

– Он уже не придет, да? – говорит брат.

VI. Понедельник

Дочь, которая сестра, которая больше не живет или, напротив, прожила уже слишком долго, потому что наконец-то лишилась своего тела, скользит по воздуху высоко над городом, разыскивая своего отца. Она ни о чем не тоскует. Хотя нет. Она тоскует лишь об одном – о своих длинных черных волосах, ведь как приятно было бы летать над незнакомыми городами и чувствовать ветер в волосах. А больше она ни о чем не тоскует. Тело ей только мешало. Мозг выгорел, кишечник вышел из строя, иммунитет отказал, приток эндорфинов совсем иссяк. Издалека ее руки, может, и выглядели нормально, но измочаленные вены адски болели, хуже, чем при ревматизме. Ноги стали пунцово-красными, как после ожогов, особенно правая. Если она решалась показаться на улице в юбке, дети останавливались и тыкали в нее пальцем, а взрослые нарочито отводили взгляд от дорожки от уколов, которая тянулась по ноге до самого бедра. Тело ее пришло в негодность, и распрощаться с ним было все равно что сбросить с себя тяжелое пропахшее чужим потом пальто.

Наконец-то она освободилась. Первую ночь она провела у мамы. Не хотелось оставлять ее одну. Она обнимала маму и утешала, когда та с ревом опустилась на кухонный пол с шахматным рисунком, когда навзничь повалилась на кровать и начала дышать часто-часто, когда вскочила, одернув кофту, схватила телефон, набрала номер дочери, а потом отбросила телефон в сторону с ничего не выражающим лицом. Где же твои друзья? – спрашивала дочь. Почему ты не позвонишь