Отцовский крест. Жизнь священника и его семьи в воспоминаниях дочерей. 1908–1931

К этому времени вопрос о присоединении, или, как он выражался, воссоединении, Ивана Борисовича был окончательно решен. Возможно, что последний толчок для этого дали Страстная и Пасхальная недели, во время которых он не пропускал ни одной службы. В пятницу после вечерни он пришел в церковь со своими сыновьями, мальчиками лет одиннадцати-двенадцати. Он подошел с ними к плащанице и долго и серьезно что-то им объяснял. Глубоко уверившись в истине Православия, Иван Борисович, естественно, хотел бы и детей видеть православными, но как это сделать, когда мать и бабушка внушают им другое?

Ожидая с этой стороны упорного сопротивления и не желая отравить себе праздник, он в эти дни не говорил дома о своем решении, сказал только после Пасхи. Но сам готовился, и «для подкрепления духа» попросил у епископа Павла разрешения присутствовать за богослужением в алтаре. Владыка охотно разрешил, и Иван Борисович благоговейно стоял в облюбованном им уголке, тихонько выходя из алтаря только на время пресуществления Святых Даров. Стоял, но не крестился.

Еще когда он стоял внизу, у стенки справа, обращая на себя внимание молящихся своим сугубо интеллигентным видом, к нему подошла одна старушка.

– Сынок, что же ты не молишься? – спросила она.

– Почему вы думаете, мамаша, что я не молюсь? Я молюсь, только по-своему, в уме.

– Креститься, сынок, надо, нельзя без креста. А ты крестись, миленький…

Иван Борисович и сам уже понимал, что это необходимо, но ему нелегко было переломить себя после многолетнего перерыва. Первое крестное знамение, положенное на себя, было для него серьезным событием. Для этого он заранее наметил Светлую заутреню и встал в этот день на амвоне около левого клироса, откуда был виден всем. После этого дня крестное знамение вошло у него в обиход.

О той буре, которую ему пришлось перенести дома, он говорил мало, но и то немногое, что сказал, было достаточно выразительно. Однажды он принес целую стопу бумаги, исписанную его мелким аккуратным почерком, и попросил отца Сергия сохранить рукопись.

– Это мое толкование на Апокалипсис, – объяснил он. – Я положил на него много труда и очень дорожу им. Это единственный экземпляр. Был и второй, я оставил его на сохранение у знакомых в Ленинграде, а он там пропал, скорее всего, знакомые побоялись хранить его и уничтожили. А теперь я боюсь, чтобы жена не изорвала и этого.

В другой раз он попросил поджарить ему яичницу – жена отказалась его кормить. После этого всякий раз, как он приходил, ему предлагали пообедать. Несколько дней он пользовался этим, потом поблагодарил и отказался – домашняя гроза стихала. А ведь дело доходило до того, что жена грозила разводом.

Как ни странно, возбужденную против Православия женщину помогали успокаивать опять-таки епископ Павел и отец Сергий. Последний, по просьбе Семенова, не раз ходил к нему домой, а когда страсти немного улеглись, Иван Борисович предложил жене сходить к владыке. Как и в первый раз, это посещение благотворно подействовало на нее, она несколько смягчилась, только наблюдала, чтобы муж не склонял к Православию сыновей.

К присоединению Иван Борисович готовился всей душой. Постился так, что похудел еще сильнее, чем раньше, вспоминал всю свою жизнь, ту четверть века, которую он был вдали от Церкви; снова, с еще большим чувством, разбирал все затронувшее его.

– На Востоке есть такое ароматическое вещество – смирна, – заговорил он однажды. – Чем больше его трешь, тем оно сильнее благоухает. Так и православное богослужение – чем больше в него вдумываешься, тем больше оно показывает свою глубину. Возьмите хоть небольшое, всем хорошо известное слово – исповедь, исповедать свои грехи. В нем одном заложено объяснение всего, что необходимо для истинного покаяния. Прежде всего, нужно хорошо проверить себя, все свои чувства и поступки, вспомнить все грехи, узнать, ведать их. Затем поведать их духовнику. И наконец… – Иван Борисович сделал рукой движение, как будто вырывая что-то из сердца… – И наконец… исповедать их.

Наконец, присоединение совершилось. Крестить Ивана Борисовича не пришлось, потому что он был рожден в православной семье и крещен по-православному, но все-таки он попросил отца Сергия быть его поручителем, вроде крестного отца. Присоединяли третьим чином, т. е. через покаяние. После исповеди требовалось ответить на несколько вопросов, заданных священником: отказывается ли он от своего заблуждения, обещается ли твердо держаться Православия, а затем над присоединяющимся была прочитана разрешительная молитва.

Присоединение происходило всенародно, перед литургией, в один из летних воскресных дней. Иван Борисович, взволнованный и торжественный, в белой рубашке с надетым поверх нее золотым крестиком, подарком «крестного отца», в первый раз за двадцать пять лет подошел к причастию. После службы он даже сказал с разрешения владыки небольшую речь, в которой объяснил историю своего отпадения и своего возвращения.