Отцы

У ворот больницы стали прощаться. Алиса и ее жених сказали, что собираются где-нибудь поесть, а на вечер у них билеты в театр Карла Шульца. Карл Брентен предложил Людвигу и его жене потихоньку, не спеша пройтись вдоль Альстера; услышав это, фрау Паулина сейчас же заявила, что очень устала и хочет как можно скорее домой.

— Мы с тобой на трамвае, Иоганн, да?

Старый Хардекопф кивнул. И они простились.

Но Хардекопфы не поехали на трамвае, а пошли пешком по Бреннерштрассе и Бремерскому ряду. Штюрки же с детьми, Брентены и Людвиг со своей Герминой направились к Альстеру.

— Стану я с такой коровой ходить по улицам на посмешище людям! — сказала фрау Хардекопф мужу. — Ну вот, теперь, стало быть, ты ее увидел. Какая наглость со стороны этой особы навязываться нам! Понравилась она тебе?

— Нравится она мне или нет — это в конце концов не так важно. А Людвигу она, видно, нравится.

— Ну не сумасшедший ли парень?

— Должно быть, он любит пухлых.

— Пухлая, это уж ладно, — дело не в этом! — возразила фрау Хардекопф. — Самое ужасное — безнравственность. Ведь это же просто непристойно — в таком виде показываться на людях. Она похожа на больную, сбежавшую из дома умалишенных в ночной рубахе. Всю жизнь мечтала я о такой… ладно уж, не произнесу этого слова. И чтобы я с этой особой пошла по Альстеру? Удивляюсь Фриде, как она терпит ее? И Карл, — в этих делах ведь он так щепетилен!

Старый Хардекопф усмехался в бороду и не мешал раздосадованной жене изливать душу.

Можно себе представить, в какой ужас пришла бы Паулина Хардекопф, если бы вдобавок ко всему слышала, как Софи Штюрк поддакивала толстухе Гермине, соглашалась с нею и давала клятву отныне никогда не носить корсета. Несомненно, только этой бессмысленной шнуровке она обязана опущением матки! Это Гермина установила с абсолютной непоколебимостью. И если бы фрау Хардекопф еще слышала, как все три женщины, включая и ее Фриду, обрушились на своих мужей! Густава Штюрка, говорившего о благотворном действии мясной пищи на человеческий мозг, Гермина решительно назвала «чудовищем и каннибалом». Карл Брентен, легкомысленно заявивший, что у женщины должны быть узкие бедра, это-де придает ей грациозность и «нечто такое этакое», был заклеймен как развратник, которому узкие бедра и «нечто такое этакое» в женщине дороже ее здоровья. Кроме того, Густаву Штюрку и Карлу Брентену пришлось услышать от Гермины Хардекопф, что они насквозь отсталые, несовременные люди. Нет, всего этого Паулина Хардекопф не слышала, иначе она все-таки, несмотря на все свои усилия, взорвалась бы.

6

Около двух часов ночи в дверь брентеновской квартиры постучались. Карл проснулся первый и разбудил жену.

— Вот так так! Кто бы это мог быть? Среди ночи!

Фрида почему-то сейчас же подумала: «Эмиль!».

— Ты лежи, — сказала она мужу, встала и накинула на себя капот.

— Кто там?

— Это я, Анита, жена Эмиля!

«Так я и знала!» Фрида зажгла газовый рожок и отперла дверь.

— Почему в такой поздний час? А где Эмиль?

Анита Хардекопф, беспомощная и растерянная, стояла посреди кухни. Обезображенное лицо ее, с синими кровоподтеками под глазами, вспухло, правый глаз почти закрылся, синие кровоточащие губы вздулись, на шее под подбородком рдела большая рваная царапина, белый воротничок блузки был испачкан кровью.

— Можно мне у тебя переночевать, Фрида?

— Скажи сначала, кто тебя так разукрасил, Эмиль?

— Да, Эмиль.

— Ужасно! Изверг какой! — возмутилась Фрида.

— Я боюсь идти домой. Он такой вспыльчивый!

— Свободной кровати у нас нет, Анита. Вот только эта кушетка на кухне.

— Ну и хорошо, большое спасибо.

— Подожди, я принесу тебе одеяло. Может быть, хочешь умыться? Компрессы положить? Погоди, я сейчас дам тебе полотенце. Тазик вон там. Налей пока воды.

Только лежа в постели, Фрида вспомнила, что Анита даже не спросила о своем сыне. Странная мать! Карл кипел — его возмутило это ночное вторжение.

— Навязали мы себе на шею камень. Завтра того и гляди явится еще Эмиль и тоже захочет у нас поселиться. Какой-то цыганский табор! Лопнет у меня терпение, возьму да и выгоню всю компанию.

— Ты бы посмотрел, как он ее разделал! — ответила Фрида.

— А за что это он ее так?

Фрида не знала; как, в самом деле, ей не пришло в голову спросить Аниту. Что могло произойти между ней и Эмилем? На кухне, стараясь не шуметь, возилась невестка. Слышен был плеск воды.

— Что бы между ними ни произошло, — сказала Фрида, — так избивать человека, а тем более собственную жену, никто не смеет. Этакая скотина!

Наутро она узнала все. Фрида была в ужасе.

— Как ты могла спутаться с чужим человеком?

Но в ответ она услышала о таких делах, что у нее язык прилип к гортани. Анита рассказывала и рассказывала. Фрида сидела с пылающими щеками, не в силах слова вымолвить.

Это началось еще в Дортмунде. Эмиль никак не мог найти работу, есть было нечего. Он послал Аниту на улицу. На заработанные таким путем деньги они жили. Потом, когда он снова начал работать, он запретил жене «ходить на заработки». А сегодня, встретив ее с незнакомым мужчиной на улице, он тут же жестоко избил ее.