Отцы Ели Кислый Виноград. Третий Лабиринт

Спустя несколько минут Ирми вышел и вывел Ренану, нежно придерживая её за плечи и что-то тихо шепча ей на ушко, пытаясь улыбаться вымученной улыбкой. У обоих красные глаза. Закусив губу, Ирми сделал решительный шаг к Ноаму и, стараясь не отводить от него взгляда, что-то горячо и быстро заговорил тихим голосом. Ноам односложно отвечал, не глядя на него, упрямо качал головой, потом сказал резким голосом: «Вы взрослые люди, но надо поговорить! Здесь, при всех, я говорить с тобой не буду. Пошли!» — процедил он резким повелительным тоном. Ирми молча повиновался. Оба удалились в комнату, откуда только что Ирми вывел Ренану.

* * *

Ноам прошёл вперёд и остановился посреди комнаты, не глядя на Ирми, остановившегося в неловкой позе у двери. «Закрой дверь!..» — повелительным тоном бросил Ноам, по-прежнему не глядя на Ирми, который от неловкости не знал, куда девать чуть подрагивающие руки. Ноам долго молчал, словно бы раздумывая и взвешивая каждое слово, наконец, заговорил тихо и медленно, продолжая глядеть куда угодно, только не на друга: «Я всегда желал вам — тебе, которого считал, — он подчеркнул это слово: — другом, а тем более ей, моей сестрёнке, только счастья…» — «Ты же знал: мы с Ренаной давно любим друг друга, — срывающимся голосом начал Ирми. — Ты хоть понимаешь, сколько лет я её ждал?» — «Ну, понимаю… ну и что! А ты что, не понимаешь, что вы наделали? Я с неё вины не снимаю, хотя уверен, что ты был инициатором…» — «Конечно… Я сам не знаю, как это произошло… какое-то наваждение… Ну, такая ситуация создалась, необычная…» — почти жалобно пролепетал Ирми, понурившись. — «И ты решил… э-э-э… утешить девушку?! Таким вот образом?! Воспользовался?» — «Да ты что, Ноам!.. Как ты можешь… такое… обо мне, а главное — о сестре?» — потрясённо прошептал Ирми, глядя на него расширенными глазами, и лицо его, в который уж раз за это утро, залил тёмный румянец то ли гнева, то ли стыда. «У нас, сам знаешь, какая семья!

Дедушка раввин! Папа — достойнейший и уважаемый человек! То, что ему устроили это судилище!.. Сам ведь знаешь!.. — с горечью и ожесточением заговорил Ноам, повысив голос, но тут же с опаской оглянувшись на дверь и переведя полный горечи взгляд на Ирми. — А что скажут папа с мамой, если узнают… Что будет с мамой!..

Как это на неё подействует! Мало она им…» — «Ты никак её обвиняешь в том, что произошло тогда в «Шоко-Мамтоко»? Ты же был тогда с нами, всё это видел!» — со сдавленной яростью выговорил Ирми, отвернувшись. Ноам смешался: «Н-н-нет… Её — нет… Но… Это меня очень беспокоит. Вообще родителей давно беспокоил её характер: она слишком импульсивна, ей самой трудно держать себя… в рамках… тем более — сейчас…» — «Неужели не можешь понять! Это было… как наваждение…

Мы собираемся пожениться… сразу же, как доберёмся до Неве-Меирии. Мы давно это решили… не сейчас, а… гораздо раньше… Видишь же: мы все в ненормальной ситуации…» Ноам ничего не сказал, только хмуро посмотрел на Ирми и кивнул в сторону двери: мол, пошли… Он неожиданно подумал о Ширли, о том, что никогда бы не смог так поступить с девочкой, которую любит… Или… он сам себя не знает?.. Ирми на несколько лет старше него… уже не мальчик…

* * *

Когда парни вышли из салона, скрылись в одной из комнат, Ширли внезапно осенило, что произошло, не глядя на подругу, она густо покраснела. Ренана, упорно глядя вниз красными глазами, в которых стояли слёзы, металась между холодильником, микрогалем и прилавком, готовила их немудреный завтрак, потом раскладывала по тарелкам порции. Ширли подошла помочь, но Ренана, молча и всё так же не глядя, покачала головой, отклонив её порыв. Вернулись, почти не глядя друг на друга, Ноам и Ирми, и первую порцию Ренана тут же подала Ирми, только потом старшему брату, бросив на него взгляд, в котором смешались гнев, вызов и немая мольба.

Неведомо когда и как появившийся Нахуми только переводил недоуменный взор с одного лица на другое. Завтрак прошёл в молчании. Ирми и Ренана почти ничего не ели и не сводили друг с друга покрасневших глаз. Кидая исподлобья взгляд на подругу, Ширли с несказанным изумлением отмечала всё ту же смесь сильного смущения и (через линзы слёз!) бесшабашной, чуть ли не вызывающей, радости. Её огромные, покрасневшие глаза то и дело наполнялись слезами, и тогда не сводивший с неё глаз Ирми незаметно гладил её ладонь и что-то ласково шептал, близко наклонившись к уху. Ноам угрюмо молчал, время от времени так же исподлобья кидая стремительные взгляды то на одного, то на другую, и, покусывая губы, качал головой.