Начальник штаба даже сделал мне выговор, что при наличии трофейной пишущей машинки на ней «давит клопов» писарь штаба сержант Сашка Родичев. И тут же стал выяснять: нет ли среди девиц машинистки. Одна из них по имени Маруся (Маша) сказала, что печатала при немцах в местной управе «тильки на украиньской мови». Я вручил ей машинку, дал весьма дефицитной бумаги, и она под копирку начала печатать на украинском языке «Звищення», то есть повестки для выхода на окопные работы всех трудоспособных жительниц, которые уклонялись от этой повинности во фронтовой полосе.
Начальник штаба полка размещался отдельно от штаба на противоположной стороне улицы в хате Акима Стрельца, которого после призыва определил ездовым штабной повозки. После полуночи начальник штаба прислал своего ординарца, который доложил мне о том, что начальник прислал его за машинисткой, которую тот должен проверить на предмет ее допуска к секретной работе. Это была забота полковых контрразведчиков, но я понимал, о какой проверке будет идти речь. Утром, как я увидел при докладе ему боевого донесения, он был зол. На следующее утро остался таким же. Теперь уже ординарец тихо доложил мне, что Мария оказалась «кремнем».
А между тем мой писарь сержант Родичев после полуночи и смены с дежурства предложил проводить в хату роты связи телефонистку Инну с ярко-рыжими волосами и веснушками на щеках. Она «уважила» ухаживания молодого парня, о чем он по неопытности рассказал ординарцу нашего начальника. Тут Ершову «и сам бог повелел» вернуть несговорчивую Марию в роту связи, а Инну взять на ее место. Сначала Сашка обрадовался и принялся обучать ее машинописи, но когда вечером поступило требование начштаба доставить Инну «на переговоры», то понял всю оплошность своего откровения с ординарцем.
Трое суток шла днем и ночью «проверка» рыжей Инки. А в это время полковой портной ушивал в талии солдатскую шинель Инки, перешивал ее солдатский треух в шапку-«кубанку», а огромные валенки обменяли у жителей на маленькие «чесанки» по ее ноге. Вечером она не вошла, а «вплыла» в штаб. Три телефонистки с трубками на тесемочках у уха были шокированы увиденной подружкой. Ее близкая подруга Дуся Лурга произнесла: «Ой, Инночка, да яка жты гарнэсынька!» Дива проследовала к столу и ткнула пальцем по клавише машинки. Этого триумфа Сашка стерпеть не смог. Он заорал: «К машинке не подходить, «постельная принадлежность!» От такой неожиданности Инна отпрянула к углу у печки, но наступила на кочергу, которая рукоятью нанесла ей удар по голове, и ее шапочка оказалась на земляном полу, а сама она бросилась к покровителю с жалобой. Рано утром последовал его приказ по телефону: «Всему штабу перебраться в землянки, накануне отрытые за бугром».
Теперь у начштаба была отдельная землянка, а у меня своя с писарем и посыльными. Слышу, что меня зовет начштаба и являюсь пред его очи. Не стесняясь в выборе слов, он принялся меня ругать за поведение моего писаря. Я набрался смелости и заявил: «По этому личному вопросу разбирайтесь с ним сами».
Тогда он вызывает Родичева и ругает его за сквернословие и нападки на Инку и в заключение обещает завтра же отправить его командиром пулеметного отделения в батальон. Как писарь и чертежник, Саша Родичев был хорошо подготовлен, и вечером его по моей рекомендации взяли в штаб дивизии. А ко мне прибыл писарь из батальона. Инна теперь могла беспрепятственно посещать штаб, в котором она крутилась без всяких обязанностей, кроме одной — «ночного дежурства» под «кожухом», служившим и в землянке одеялом.
Чуть больше месяца длилась любовь моего начальника чтобы окончиться, как я уже писал, трагедией. В феврале во время Корсунь-Шевченковской битвы, штаб полка передвигался из одного населенного пункта в другой вдоль переднего края. Наш начальник штаба, не заметив передний край, проехал в село Виноград, занятое противником. Немцам достался очень ценный «язык» со множеством боевых документов и рабочей картой, а нам осталась только Инна «с икрой», которая уже в Румынии «разрешилась» дочерью и убыла к своей бабушке в родной город Ромны. После войны она вышла замуж за военного политработника, родила ему еще сына и дочь. Эта дочь Ершова закончила ВУЗ, защитилась, вышла замуж тоже за военного.
Ершову, уже после пленения, пришли приказы на звание подполковника и на орден Красного Знамени за форсирование Днепра. Все считали, что он погиб, но в Карпатах он бежал из плена и после войны вернулся к своей первой семье. Видимо, по этой причине он не приезжал на встречи однополчан, и только за год до своей кончины узнал о судьбе Инны, его и ее дочери Светланы. Инна тоже скончалась через год после того, как узнала о существовании совета ветеранов и о судьбе своего фронтового возлюбленного. Перед смертью ей хотелось увидеть фронтовых подружек, но не удалось — довольствовалась только моими снимками встреч однополчан.