Отцы-командиры. Часть 2

Это была третья ночь совершенно без сна, я еле стоял на ногах, но мы пошли. Саперов и связистов как ветром сдуло. Поняв, что опасность миновала, они бросились искать свои корпусные части. Кому же охота идти в полковую пехоту? По пути меня узнал лейтенант Пистрак и очень обрадовался встрече. Забуга отстал где-то в Босовке. К полуночи мы достигли Новой Гребли. Село было забито обозами и машинами. В каждой хате полно людей лежащих, сидящих и стоящих. И все они спали. В одной из хат мы тоже на корточках уснули. До этого я отрядил разведчиков искать наших однополчан. Перед рассветом нас разбудили орудийные разрывы. Стреляли с небольшого расстояния из танков осколочными снарядами. В огромной панике мы и другие бойцы начали выскакивать из хаты и выбегать на дорогу, по которой неслись санки в конных упряжках. Наступал рассвет. Из одних санок раздалось: «Лебединцев, прыгай в сани на ходу, а то задние собьют». Это были наши резервисты-офицеры, а кричал адъютант старший батальона Николенко. Все трое мы свалились горой на эти санки и выскочили из села на околицу, где справа и слева на склонах были установлены наши орудия на прямую наводку и артиллеристы готовились к открытию огня. Увидев их, мы несколько успокоились и перестали понукать лошадей, так как они были мокрыми от усталости. Проехав Баштечки и Бесидку, мы к полудню прибыли в райцентр Ставыще. На площади стоял регулировщик и указал Череднику и мне хату, в которой находился начальник штаба дивизии. Принял он нас без ругани и сказал мне, чтобы я собирал остатки полка и сосредотачивал их на южной окраине этого села. Одновременно разослал разведчиков и посыльных искать свои подразделения и писать мелом на стенах и заборах фамилию командира со стрелками-указателями к штабу. В заключение он сказал, что я назначаюсь временно командиром нашего полка и чтобы я одновременно подчинял себе военнослужащих 29-го полка.

Я понимал, что являюсь «факиром на час», но когда вспомнил, какую ответственность несет командование за потерю Боевого Знамени, то мне стало не по себе. Мы выбрали на окраине домик под штаб и к позднему вечеру там собрались несколько подразделений: транспортная рота, медико-санитарная рота, службы тыла, батарея 76-мм полковых пушек, рота связи, писари из команды ПНШ-4, хотя его самого (капитан Желтухин) и знаменосца старшего сержанта Тарасенко с Боевым Знаменем не было. Отсутствовал, и мы ничего не знали о командире батальона старшем лейтенанте Кошелеве, его заместителе по политической части капитане Воробьеве и небольшой команды с ними. Никаких вестей не было и о командире полка и начальнике штаба. Я посылал во все концы верховых из взвода конной разведки, но все было бесполезно.

Через пару дней собрались все, кто выходил из Босовки разными маршрутами. Несколько дней прожили мы в неведении, пока не прошел слух о том, что в окружении осталась почти вся соседняя дивизия под командованием генерал-майора Пузикова, она вышла в Медвинские леса и там, во взаимодействии с партизанами, оказывает сопротивление. В переданной шифровке уведомлялось и о том, что командование нашего полка, комбат Кошелев со своим заместителем по политической части и небольшая группа бойцов находятся в подчинении этой дивизии. Боевое Знамя полка с ними. Эта новость внесла некоторое успокоение, хотя полк об этом никто официально не информировал.

Ю. И. МУХИН. Хотел бы обратить внимание на пару моментов. Во-первых, это быстрота развала управления и дезорганизации 38-й стрелковой дивизии под управлением кадрового офицерства. После первого же удара немцев у всех описанных Лебединцевым офицеров была одна мысль — бежать! Ни малейших попыток сохранить подразделение, отдать им команды, организовать сопротивление и оборону. Начштаба Ершов тут же стал смотреть на своего ПНШ-1 как на осла: способен ли будет низкорослый Лебединцев его вывезти на себе? Разбежались все кто куда. Сам Александр Захарович драпал в правильном направлении, что и предопределило кратковременное назначение его командиром полка, но и у него самого не возникло мысли организовать хоть какую-то оборону — хотя бы с уже разворачивающимися навстречу немцам артиллеристами.

Во-вторых. Характерно полное отсутствие интереса кадрового офицерства к своим солдатам — к тем, чьи жизни общество вручило этому офицерству. Солдаты подразделения в этот момент для офицерства просто не существовали, были мусором, о котором недостойно вспоминать в кругу офицерской элиты.

Читая этот эпизод боя у Босовки воспоминаний Лебединцева, можно себе представить, что было летом 1941 года, можно представить, как кадровое офицерство организовывало сопротивление немцам. Вообще-то и до Лебединцева были офицеры, которые хотели поставить об этом вопрос, но в СССР это было запрещено. Раз партия сказала, что во всем виноват только Сталин (особенно в том, что он перед войной уничтожил 30 тысяч (цифра взята у Геббельса) лучших кадровых офицеров), то во всех воспоминаниях винить нужно Сталина, а кадровое офицерство — хвалить!