Отцы наши

Том знал, что не получил никакого удовольствия от игры с Ангусом в тот вечер или в то утро. Он все время думал о маме, о том, как она злится, и — что еще хуже — о том, как она обижена. Поступать по-своему оказалось совсем не так здорово, как он ожидал. От этого чувствуешь себя одиноким.

Малькольм обернулся и сказал:

— Уже почти готово.

Том кивнул и стал накрывать на стол.

Когда он вернулся домой в тот вечер, родители спорили. Томми слышал это из прихожей, потому что дверь в кухню была полуоткрыта. Он почти не помнил того, что они говорили, только ощущение ужаса от диких ноток в голосе отца, и все это, конечно же, из-за него. Но одна фраза, брошенная отцом, всплывала в памяти точно: «Ты все ноешь, ноешь, жалуешься хуй пойми на что». Томми запомнил это потому, что был потрясен, услышав, как отец произнес слово на букву «х» в доме, где никому никогда не позволялось ругаться, и испуган за мать, что ей пришлось вытерпеть по отношению к себе это ужасное слово. Он был потрясен до самого нутра, до такой степени, что рвота подступила к горлу, и он только с большим трудом сдержался.

Малькольм разложил цветную капусту в две миски и поставил их на стол.

— Выглядит аппетитно, — пробормотал Том. — Спасибо.

— Скорее всего, не так вкусно, как у твоей мамы, сказал Малькольм. — Но, наверное, есть можно.

Том кивнул и ничего не ответил. Он надеялся, что сегодня они снова смогут поесть молча: сама мысль о разговоре была для него сейчас невыносима.

Он стоял тогда в прихожей как вкопанный и не мог проползти в свою комнату, потому что боялся, что его услышат, боялся привлечь к себе внимание. Он должен был войти на кухню и сказать отцу, что это его вина, что он должен кричать на него, а не на маму. Но вместо этого он не двигался с места, пока мочевой пузырь болезненно не напомнил ему, что он хотел писать уже по дороге домой. Затем он услышал, как отец закричал: «Можешь нахуй забыть о кино на следующей неделе», — а потом хлопнула кухонная дверь. Тут Томми обнаружил, что снова может шевелиться. Он поспешил по коридору в ванную и запер за собой дверь.

Он стоял перед унитазом, глядел в него и пытался расслабить мышцы, чтобы пописать. Это было адское мучение: он отчаянно хотел, но ничего не получалось. Наконец сердце его стало стучать медленнее и наступило долгожданное облегчение. Наблюдая, как струится моча, он осмысливал последний акт трагедии, выпавшей на их долю. Очевидно, поход в кино в Обане, которого они все так долго ждали, не состоится. Может быть, предположил он, к следующим выходным настроение отца улучшится и он даже забудет про скандал. Но по опыту Томми знал, насколько это маловероятно. Отец не забывал.

(И впоследствии, конечно, эти слова часто приходили ему в голову: «Можешь нахуй забыть о кино на следующей неделе». Означали ли они, что он уже тогда все спланировал? Узнать невозможно.)

Подойдя к раковине, Томми представил, как расстроится Никки из-за кино. Он знал, что был причиной катастрофы. Но и мать тоже, ведь она не уступила отцу, хотя должна была, а вместо этого стала с ним спорить и довела до белого каления. Томми яростно тер руки и думал, что всякому очевидно, как глупо она иногда себя ведет. Так что гнев Томми был обращен на самого себя и на мать, и потом он всегда помнил об этом: что хотя он и винил во всем себя, но еще больше он винил ее.

7

На следующее утро Малькольму позвонил Дейви Макфи. Малькольм мыл на кухне тарелки и сковородку после вчерашнего ужина, а Томми ел овсянку за столом.

Малькольм пошел в прихожую и снял трубку.

— Зайдешь сегодня стаканчик пропустить, Малькольм? — сказал Дейви без предисловий.

Бар располагался в крошечной гостинице Лит-ты, закрывавшейся на зиму. Но бар работал для местных, во всяком случае, если позвонить Россу Джонстону, который им заправлял, и предупредить, что придешь (неприятным следствием этого была необходимость пить с ним). Все давно уже перестали смеяться над Малькольмом за то, что он выпивал дай бог полпинты эля. «Малькольм у нас не выпивоха», — говорили они друг другу, и это уже стало просто утверждением, а не критикой.

— Я сегодня останусь дома, — ответил Малькольм.

— Давненько мы тебя не видели.

— У меня… — Он сам не знал, почему колеблется; Дейви уже должен был знать. — У меня тут Томми гостит.

— Так приводи его, — предложил Дейви. — Ты знаешь, ему будут рады, — а потом добавил: — Тут есть люди, которые бы не прочь на него посмотреть. Что из него выросло.

Малькольм выслушал это молча. Он подумал, что большинство действительно испытывает к Томми теплые чувства, даже, можно сказать, участие, так что дело было в самом Малькольме.

— Я немного выдохся, Дейви, — отказался он. — В другой раз приду.

— Ты говоришь так, как будто тебе девятый десяток, а не седьмой, — усмехнулся Дейви. — Ну ладно, приходи в другой раз. С Томми, хорошо?

— Хорошо, — согласился Малькольм.

— Как он, кстати?

— Нормально.

— Женат?

— Нет.

— Слыхал, он в Лондоне живет.

— Да, — подтвердил Малькольм.