Отцы-святогорцы и святогорские истории

Отец Августин, несомненно, тоже мог видеть, и даже еще дальше, ведь у него тоже был духовный телевизор (дар прозорливости), который он приобрел благодаря чистоте своей души, смирению и любви.

Старец имел великое сострадание к несчастным животным, поэтому все, у кого были старые или увечные животные, оставляли их где‑нибудь неподалеку от его келлии, ничего ему не сообщая. Келлия отца Августина превратилась таким образом в приют для престарелых зверей со всей округи: от монастырей Каракаллы и Филофея до Иверского. Бедный старец брал в руки косу и все лето косил на зиму траву для увечных и старых животных, которых оставляли ему мирские. Если он сам находил какое‑нибудь старое брошенное животное, то тоже забирал его в свой приют.

Встречая по пути какого‑нибудь человека, он делал перед ним земной поклон и говорил:"Благословите!"Он не смотрел, был ли перед ним священник, монах, старик или юноша–мирянин, так как имел великое смирение и считал всякого старше себя, а себя — младше всех. Однажды, когда он сделал поклон перед кем‑то из мирян, его увидел человек, имевший богословское образование, и смутился:

— Как, ты делаешь поклоны перед мирянами?! На что отец Августин ответил:

— Да, потому что на них благодать Святого Крещения.

Великая любовь и смирение старца не имели предела. Однажды, рассказывал он мне, ему в его келлии явился диавол в виде ужасного пса, изрыгавшего из пасти огонь. Он устремился на старца, чтобы его задушить, потому что молитвы старца жгли его — как он сам ему признался. Отец Августин схватил его и ударил о стену со словами:"Злой бес, зачем ты воюешь с созданиями Божиими?"

"Бес сильный, — продолжал старец свой рассказ, — да и я не из слабых — припер его к стене. Однако после этого меня сильно мучила совесть, что пришиб диавола. Я с нетерпением ждал утра, чтобы пойти и исповедаться в том, что ударил диавола. Как только рассвело, я пошел в Провату к своему духовнику и исповедался. Но мой духовник оказался очень снисходительным. Он не дал мне никакой епитимии и велел причаститься. На радостях я всю ночь провел в молитве по четкам, а потом пошел на Божественную литургию и причастился. Когда священник вкладывал мне в уста святую лжицу, я увидел Святое Причастие в виде Плоти и Крови и разжевывал его, чтобы проглотить. Одновременно я ощутил великую радость, которой не мог вынести. Из моих глаз текли слезы, а голова сияла, подобно лампе. Я быстро ушел, чтобы отцы не видели меня, и благодарственные молитвы читал уже у себя в келлии".

Старец всегда светился, ибо его покрывала Божественная благодать. Достаточно было только посмотреть на него, чтобы забылась любая скорбь, потому что благодаря своей внутренней доброте он сеял вокруг себя радость. Его внешнее одеяние — латаный–перелатаный подрясник — было хуже тряпья, которое садовник надевает на пугало. Когда случалось, что кто‑то приносил ему какую‑нибудь хорошую вещь, он тут же отдавал ее другим.

В его келлию часто приходили рабочие, которые на пристани грузили монастырский лес. Когда им было что‑то нужно, они шли в келлию отца Августина и брали все необходимое без спросу. Часто они забирали у него последнее. Поэтому иногда старца можно было застать лежащим без сил от недоедания. Единственный выход из этого положения состоял в том, чтобы монастырь снабжал его мукой, из которой он мог бы готовить себе что‑нибудь съестное. Отец Августин где‑то раздобыл старую сковородку и пек себе на ней нечто похожее на блины, которые замешивал на одной воде с солью и которые заменяли ему хлеб и прочие блюда. Когда разрешалось растительное масло, он обмакивал в него перо, крестообразно помазывал им блин и таким образом утешался в положенные дни. Некоторые монахи слегка подшучивали над старцем и спрашивали:

— Что ты ешь, отец Августин? Тот отвечал:

— Я все время ем блины.

Если отцы давали ему соленую сардину, он берег ее, чтобы угощать гостей. Старец отрезал у сардины голову и подавал рыбу, будучи вне себя от радости, что может предложить такое угощение.

Он всегда поступал таким образом, лишая себя всего. Зато его непрестанно насыщал Христос Своей Божественной благодатью. Его любили все монахи в округе и миряне. Особенно же его любили отцы из монастыря преподобного Филофея, которые, когда он начал слепнуть, стали упрашивать его перебраться к ним. Однако старец думал о том, что будет со всеми его увечными и старыми животными, если он уйдет, и потому не соглашался. Наконец, отцы, дай им Бог здоровья, взяли к себе и его и его животных. После этого он успокоился.