Отвергнутая

— Тогда не думайте, сеньорита, а только чувствуйте. — Он начал медленную, соблазнительно сладкую мелодию. — Чувствуйте музыку ногами, сердцем, душой.

Он приблизился к ней, и Филадельфия знала, что он не позволит ей избежать вызова в его глазах, его смеха, и она сама этого не хотела. Филадельфия не могла сопротивляться желанию танцевать с этим мужчиной под его музыку.

Застенчивость мешала ей двигаться так, как он ей показывал. Его глаза смотрели на нее, эти огромные черные глаза, которые видели все и даже больше.

— Закройте глаза, милая. Закройте глаза и вслушивайтесь, вслушивайтесь, пока ваши ноги не ощутят потребности двигаться.

Филадельфия послушно закрыла глаза, смущенная, но взволнованная этой идеей — ощущать только музыку.

Он продолжал играть, она старательно прислушивалась, ожидая ощущения, о котором он говорил, но оно не приходило. Вместо этого ее начали одолевать мысли. Филадельфия подумала, что стоит в ночном халатике на темной террасе с мужчиной, хотя должна лежать в постели. Она подумала, что, если бы его музыка не была такой чарующей, она не стояла бы здесь, чувствуя себя глупой и неуклюжей. Его пальцы легонько тронули струны, и они, казалось, коснулись ее подола, словно ветерок с реки. Она сделала несколько неуверенных шагов, стараясь попасть в ритм его музыки.

Эдуардо наблюдал ее первые шаги со сладостным чувством одержанной победы. «Да, — думал он, — все правильно».

— Двигайтесь так, как вам хочется, милая. Ваши ноги чувствуют музыку. Вам не нужно смотреть на них, чтобы знать, что они делают то, что нужно.

— А теперь почувствуйте музыку руками, — мягко сказал он из темноты. — Не бойтесь поднять их. Ощутите музыку всем телом, милая.

Филадельфия улыбнулась, закрыв глаза от наслаждения. Она начала кружиться в темпе музыки, его музыки, наполняющей весь воздух вокруг.

Взяв последний аккорд, Эдуардо подошел к ней, надеясь, что не испугает ее, но уверенный, что сделает кое-что еще. Филадельфия замерла перед ним с закрытыми глазами и затаенной улыбкой на устах. Эдуардо дотянулся и быстро вынул шпильку из ее волос, распустив этот уродливый узел на затылке.

Озадаченная, Филадельфия открыла глаза и встретилась с его сверкающим взглядом. В это мгновение она подумала, что он поцелует ее, надеялась на это, однако его губы сложились в улыбку. Потом он сказал по-португальски:

— Вы женщина. Вы знаете, как танцевать.

Хотя она не поняла его слов, но услышала в них, что ему нравится, как она танцует, и это вселило в нее уверенность.

Эдуардо, решивший не торопить события, отступил на шаг и заиграл новую мелодию.

— Потанцуем, сеньорита? — спросил он с легким поклоном.

Он выполнил несложное па и кивнул ей, предлагая повторить его за ним, что она и сделала, оступившись всего один раз. Когда же он одобрительно улыбнулся ей, она почувствовала себя так, словно он сделал ей подарок более ценный, чем жемчуга. Он продолжал танец, и она старалась подражать ему, поворачиваясь, когда он поворачивался, отстукивая своими мягкими ночными туфельками в такт его каблукам.

Когда он отодвинулся в танце от нее, она бросила любопытствующий взгляд на его фигуру. Она никогда не видела, чтобы мужчина двигался так, как он, с такой грацией.

Не в силах отвести глаза, она смотрела, пораженная, как двигаются его бедра вместе с гитарой, которую он держал в руках, как женщину. Когда он вновь и вновь ударял по струнам и отбивал ритм танца по деке гитары, в ее чреслах вспыхнула раскаленная точка, какой она никак не ожидала. Не осознавая, что она делает, Филадельфия начала двигать бедрами в ритм с ним, словно ее тело понимало, что его сокровенный ритм оказывается не только частью танца, но обращен к ней и требует отклика.

Он обернулся к ней, уловив ее взгляд, исполненный удивления и обожания. Ее лицо вспыхнуло румянцем.

Но он уже рассмеялся, сказав:

— Как быстро вы освоили ритмы моей родины, милая. Возможно, я когда-нибудь свезу вас туда. Однако сейчас мы ограничимся музыкой и танцами.

Он продолжал играть, а Филадельфия снова закрыла глаза, разрешив себе ощутить в ритме музыки то, что она не хотела видеть. Прикрыв веки, она ощущала прикосновение его бедер и тепло, ласкающее кончики ее нервов.

Потрясенная этим новым постижением собственного тела, она открыла глаза. Эдуардо улыбался ей, чувственная линия его рта говорила больше любых слов. В другое время и в ином месте она устыдилась бы этого ощущения. Но была ночь, и они были одни, и пурпурное небо укрывало их так, что никто не мог видеть, или осуждать, или даже завидовать. Филадельфия вновь начала танцевать.

Он играл, и одна мелодия перетекала в другую, в третью, и с каждой новой мелодией он предлагал ей новый соблазн, от которого невозможно было отказаться. Она кружилась и кружилась, пока капельки пота не выступили у нее на лбу, скопились в ложбинке груди, оросили сокровенное место между бедрами, а он все не отпускал ее. Ускоряя темп, Эдуардо отстукивал ритм пальцами по деке гитары. Его каблуки вторили этому ритму.