Отверженная невеста

— Отчего — это только мое дело. — Шувалов с деланым равнодушием прищурился, откинувшись на спинку диванчика. — Нам с ней встречаться ни к чему, и, право, я удивлен, что такой суровый блюститель закона, как вы, занимается подобными пустяками. Могли бы не тратить время попусту, а везти меня сразу в кутузку.

— Ну нет, — покачал головой Дмитрий. — Я хочу знать, все ли точки расставлены. Она свободна, вы также… Между вами остались открытые счеты… Увидите ее — и былое чувство, глядишь, снова проснется… Тем более если годы и изменили Елену, то лишь к лучшему. Она ангельски хороша собой и стала настоящей дамой!

— Ангельски хороша? — лукаво засмеялся Шувалов. — Такой отзыв о собственной жене редко услышишь от мужа, состоящего в законном браке страшно сказать сколько — семнадцать лет!

— Вам угодно шутить… Что ж, я сам превратил свою супружескую жизнь в анекдот! А помните, что вы мне заявили на прощание семнадцать лет назад? — не разделяя его веселья, серьезно спросил Савельев. — «Сколько бы времени ни прошло и что бы с нами ни случилось, наша дуэль не окончена…»

— Я это говорил? — пожал плечами граф. — Даже удивительно… Ничего не помню!

Теперь за давностью лет, после пережитых страданий, новой войны, ложного обвинения, тюрьмы и ссылки, затеянная некогда дуэль казалась ему не более чем глупостью. Прежнего Евгения больше не существовало, а нынешний Евгений вовсе не ощущал себя его наследником, чтобы раздавать кому бы то ни было старые долги. Но в то же время Шувалов спрашивал себя, был бы он сейчас столь хладнокровен, не появись на его пути Татьяна? Не она ли так резко рассекла его жизнь на две части: на прошлое, вдруг заволокшееся тьмой, и на будущее, залитое ослепительным светом, в котором трудно еще было различить подробности грядущего счастья?

— Все пустяки, Савельев, — скрывая неловкость улыбкой, примирительно произнес граф. — Я не собираюсь больше с вами драться. Конечно, если вы не горите желанием украсить мое лицо таким же образом, как я украсил ваше! Тогда, конечно…

Дмитрий машинально потрогал шрам и, помедлив, протянул Шувалову руку:

— Сейчас, как и тогда, я предлагаю только мир.

— Ну славно, Савельев! — Шувалов горячо ответил на его рукопожатие. — Что может быть глупее — драться с человеком, который когда-то спас тебе жизнь! Только до сих пор не пойму, зачем вы, раненный мною к тому же, бросились в воду, а не оставили меня в заливе на корм рыбам?

— Как старший полицмейстер… по долгу службы, так сказать… — смутившись, ответил Дмитрий.

И оба расхохотались, глядя друг на друга.

В седьмом часу вечера в доме графа Обольянинова началось заметное оживление. Слуги принялись мыть карету, запылившуюся в дороге. Делали они это неспешно, с чисто южной развязностью, не прекращая беседы.

— Граф не торопится, — размышлял вслух Нахрапцев, откладывая в сторону подзорную трубу. — Ему бы поспешить к завтрашнему балу в Царское.

— А знает ли он о бале, ваше высокоблагородие? — осторожно спросил один из соглядатаев, продолжавших следить за домом.

— Да как же не знать-то? О том во всех газетах. А уж газеты он читает, будьте уверены…

— Я вот заметил, ваше высокоблагородие, — вмешался второй шпик, сидевший покамест без дела, — в доме почему-то нет ни кухарки, ни повара. Одни только слуги в ливреях. Да и тех немного, а делом заняты еще меньше.

— Значит, граф не держит своего стола, а собирается ужинать в городе, — упражнялся в логике коллежский секретарь. — Спустись-ка, братец, вниз, — обратился он к тому соглядатаю, что сидел без дела, — послушай, о чем говорят эти итальянские слуги.

— Да ведь я языкам не так учен, ваше высокоблагородие, — озадачился тот. — А они по-русски ни слова!

— А ты все равно примечай, прислушивайся! — поучал Нахрапцев. — Не ровен час, и русское слово услышишь. Название ресторана какого или трактира, где граф будет ужинать…

Едва тот ушел, наблюдавший за домом Обольянинова шпик взбудораженно сообщил:

— Граф выходит из ворот! Переходит улицу. Направляется…

— Куда? — Коллежский секретарь схватил подзорную трубу и подбежал к окну.

— Да, кажись, к нам и направляется… — с радостным испугом произнес шпик, — в «Умбракул»…

— Один? Без слуг? — все больше изумлялся Нахрапцев.

Но тут вернулся второй соглядатай, которого послали было подслушивать разговоры слуг.

— Ваше высокоблагородие, странное дело, ей-богу! — крикнул он с порога, не успев отдышаться.

— Что такое?!

— Граф при входе в кофейню открыл перед дамой дверь и протянул ей руку, как лакей за чаевыми! Правда, вовремя спохватился и убрал руку за спину.

— Ты это точно видел? — На коллежском секретаре не было лица. Всегда румяные щеки полнокровного Нахрапцева вдруг побледнели, казалось, он готов лишиться чувств.

— Вот вам крест! — перекрестился шпик. — Что это за граф?! Где это видано такое?!

— А не заметил ли ты, братец, — слабым голосом промолвил Андрей Иванович, — лицо у него в оспинах? Сильно попорченное? Черти горох на нем молотили?

Рябое лицо было единственной приметой графа Обольянинова, которую знали наверняка.