Отверзи ми двери

- Ты знаешь, - сказала Маша, - я его давно, ну может, двадцать лет знаю, мальчонкой был, никакой не священник, привыкла, - но все равно ему верю, он благодатный человек... Он ведь и есть... той попадьи сын.

- Какой попадьи? - не понял Лев Ильич.

- Я же рассказывала тебе только что.

- Той - в лагере расстрелянной? - потрясенно спросил Лев Ильич.

- Мы на том и познакомились... - Маша опять села к столу, закурила сигарету. - Никак не отстану курить, а надо бросать. Сердце болит. Постом давай вместе бросим?.. Ладно, ладно, испугался. Ты, смотрю, смурной, болен, что ли, правда? Вижу, болен, но у тебя еще что-то. Нет, нет, я тебе серьезно насчет исповеди-причастия. Я теперь твоя крестная мать - отвечаю за тебя.

- Так что ж... отец Кирилл? - спросил Лев Ильич.

- Тогда тебе всю историю рассказывать. Может, аспирина, да пошел бы лег лучше б?

А у Льва Ильича снова забрезжило - вот-вот найдет.

- Ну что ты, Маша, что я, ребенок. Ты, пожалуйста не гони меня.

- Чудик какой - гони. Да хоть живи, небось, не обижу... Хорошо, расскажу, если так тебя раззадорила... Старик мой, когда вернулся в Москву, уволился там, да ему уж и пенсионное время подошло, у него и поражения в правах не было - по чистой. К себе в квартиру вернулся, здесь недалеко, на бульваре жили. Лариса тут с Глебом - не ужилась с отцом. Он тяжелый человек, говорила уже законник. На что меня любит, видишь, все мне - не дочке готов отдать, а как приду к ним, все выспрашивает: сколько, мол, шаль новая на тебе стоит? а зарплата, мол, - откуда тогда у тебя, воруешь? И пошло-поехало. Сейчас-то он в детство впадает, ну а тогда еще другое дело, и я была совсем молодая. Ты с какого года?

- Мне сорок семь.

- Ну я помоложе. А тогда - двадцать лет назад, самая жизнь у меня. Я на Трехгорке работала, сразу после войны, вместе с этой Кирилловой Дусей. Она совсем молоденькая, а все равно подруги. Это ж ее квартира - здесь и жила. Ну не ее, конечно, Глеба отца весь дом - он профессор, еще до революции, старик Фермор их фамилия. Его я не застала, он в тридцатые годы погиб, жена из ссылки вернулась. Глеб тогда жил внизу, а наверху ихняя кухарка так и осталась. Она, как их обоих забрали, дочку прижила. Дуся не рассказывала про мать - когда что, а я не спрашивала. Я и ее уж не застала, а вот мать Глеба при мне умерла. Дуся все за ней ухаживала, я помогала, а потом схоронили - тихая старушка. Я переехала к Дусе, наверх. Мы хорошо дружили, хоть она помоложе, скромница такая, ну а я побоевей - сам видишь. Меня Лариса и упросила - убирать у старика. Он тогда один жил, как волк. Лариса с ним и двух часов не выдерживала, чуть не дрались. А ко мне он сразу душой повернулся - душа у всех есть, только ведь не каждому открывается. Как-то вот он мне всю эту историю доложил и упросил Христом Богом. И деньги, говорит, дам, и чего хочешь только поезжай сына искать - той попадьи. Мы с Дусей вдвоем и поехали в отпуск - все равно хотели к морю...

- В Ростов? - вылетело у Льва Ильича.

- А ты откуда знаешь? - удивилась Маша.

- Так я его еще раньше знал! - все больше поражался Лев Ильич. - Мне Федор Иваныч рассказывал...

- Чего ж ты меня тогда расспрашиваешь?

- Так я только и знаю, что его какая-то женщина бросила на кладбище, а больше и Федор Иваныч тогда не знал, может, правда, говорить не хотел... колотило Льва Ильича: ну что ему за дело - так ли, эдак, но тут не интерес другое было.