Ответ

С тех пор как он попал в участок, оглушенный ударом, с тех пор как пришел в себя и острыми серыми глазами, столь же мало способными выбросить из картины мира пылинку, как и горный хребет, внимательно присмотрелся сперва к товарищам по камере, затем к отдыхавшим в соседнем помещении, переговаривавшимся между собой полицейским и задумчиво сопоставил начало и конец минувшего дня, надежды свои и жатву, — его мало-помалу охватило странное чувство, какое бывает у человека, неожиданно, с сегодня на завтра, оказавшегося в чужой стране, ни языка, ни обычаев которой он не знает и не может поэтому найти причинную связь между бессмысленными на вид поступками людей. Чем больше он раздумывал над происшедшим, тем менее понимал его. Почему полиция разогнала демонстрацию, хотя поначалу ее разрешила? Почему арестовывали и убивали людей, которые просили работы? Почему полицейские как к личным врагам относились к этим людям? И почему эти люди уже загодя ненавидели полицейских, которые лишь выполняли то, что им было приказано? Он-то сам почему не испытывает к ним зла? И с чего взъярился на того грабителя, даже саданул его по щиколотке? И на официанта в очках, который покинул их в том подъезде?.. Как ни ломал он себе голову, ни на один вопрос ответа не находилось. А меньше всего — на вопрос, какое ему-то, собственно, дело до всего этого. С чего вдруг он стал швырять углем в полицейских и почему полицейские гонялись за ним с саблей, за что он сидит сейчас здесь, в участке, как арестант, с распухшей головой?

— Тебе сколько лет-то? — спросил все тот же полицейский.

— Пятнадцать.

Старший сержант кивнул.

— Когда приговор выносят, имеет значение, сколько человеку лет? — спросил Балинт.

— Если четырнадцать тебе минуло, значит, повесят, — сказал старший сержант.

Мальчик ошеломленно вскинул голову. — Повесят?

— Ну да.

— За что? — несколько секунд помолчав, спросил Балинт.

— Таков закон.

Мальчик неподвижно смотрел себе под ноги. — Так это была революция?

— Она самая, — сказал старший сержант, покручивая седые усы и продолжая рассматривать чистое мальчишеское лицо Балинта, — революция по всем правилам, она и в книги исторические попадет непременно.

Другой полицейский поднялся со своей койки, снял портупею, китель, рубаху и, голый до пояса, пошел к умывальнику. Когда он проходил мимо Балинта, тот невольно откинул голову: в нос ударил резкий кислый запах пота. Полицейский заметил это. — Что, вонюч я для тебя, щенок? — буркнул он и носком сапога злобно пнул ноги Балинта. — Из-за проклятых этих шалопутов пятую ночь торчу здесь в полной боевой готовности, глаз не смыкаю на вонючей соломе, второй свободный день из-за них теряю, а теперь я им еще, видите ли, воняю, чтоб вам башки ваши поганые поотрубали! — Ты этого огольца не трожь, Ковач Четырнадцатый, — сказал старший сержант, — его так и так вздернут завтра! — И стоило бы, — проворчал Ковач Четырнадцатый, идя к умывальнику. — Хоть бы и всех перевешали, по крайней мере, спать будем в собственной постели!

Балинт оторопел. По голосу, по блеску голубых глазок старшего сержанта мальчик не мог угадать, в шутку ли говорил он о виселице или всерьез — трудно было судить об этом по незнакомому лицу. Поначалу, правда, решил, что это розыгрыш; но вдруг его сердце сжалось: если то, в чем он принял участие, было действительно революцией, его и правда могут вздернуть! Он оглядел сидевших на полу арестантов: в тусклом свете единственной лампочки они мрачно молчали, одни опустили голову на грудь, другие — на сцепленные вокруг коленей руки, третьи прятали лицо в ладонях. Были они явно из разного теста. Попадались, конечно, и рабочие, но большинство, на глаз Балинта, ни о какой революции не ведало ни сном ни духом и попало в участок по глупой случайности: тут были лавочники, мелкие чиновники, приказчики, затесался даже корчмарь и адвокат — первого нетрудно было узнать по жирному животу, второго — по жирной физиономии. «Что же, и этих всех повесят?» — беспокойно раздумывал Балинт.

— За что ж меня вешать-то, господин старший сержант? — спросил Балинт лежавшего на спине полицейского.

— А почему бы и не повесить? — проворчал тот, шевеля седыми усами.

Мальчик засмеялся для пробы: может, полицейский засмеется тоже? Но у того не дрогнул на лице ни один мускул. — Вздернут тебя как пить дать. Ведь ты против властей пошел.

— Против вас, господин старший сержант, я не пошел, — покачал Балинт головой.

— Против меня не пошел. А против других властей — еще как!

Балинт опять засмеялся. — Откуда же вы про это знать можете?

— В карманах-то что у тебя? — тихо спросил старший сержант.

Балинт похолодел. Оба кармана штанов все еще топорщились от кусков угля.

— А ну, покажи! — потребовал старший сержант. — Вот видишь, с этим и пошел ты против властей. Ограбил где-то угольный склад и давай бунтовать!

— Да его так и так повесят, — вставил полицейский с соседней койки. — Хотя бы за воровство, за грабеж.

— А жаль мальца, морда у него симпатичная, — добавил и третий.