Ответ

Поскольку опрос свидетелей, несмотря на все усилия продекана, окончился безрезультатно, а заявитель и обвиняемый не явились, ученый совет университета, собравшись на следующий день, по представлению доверенного лица следствие постановил прекратить и свое решение вместе со всей документацией переслал в министерство. Дисциплинарное дело профессора Фаркаша было, таким образом, окончательно закрыто.

В тот же день витязь Тибольд Бешшенеи, проходя по улице Ваци, нос к носу столкнулся с Кальманом Т. Ковачем. — Почему ты не пришел на слушание дела? — спросил он, подстрекаемый нечистой совестью. Ковач покраснел. — Времени не было, старина. Занят сейчас до чертиков, ты уж прости! — пробормотал он и тотчас испарился. Бешшенеи недоумевая смотрел ему вслед: какая муха его укусила?

Кальману Т. Ковачу вручили повестку от ректора за неделю до этой встречи; в первую минуту он не знал, что с ней делать, и даже не понял, о чем идет речь. Прошло уже девять месяцев, как он написал свое заявление, и с тех пор вся эта история начисто вылетела у него из головы. Еще весной он вышел из университета, поступил на мебельную фабрику своего дядюшки в Уйпеште, летом провел месяц в Швейцарии, а вернувшись домой, уступил настоянию семьи и распрощался с корпорацией «Хунгария». Имя Зенона Фаркаша было почти забыто. Повестка приглашала его третьего сентября в четыре часа явиться в университет, но так как на это время у него назначено было приятное свидание в кондитерской Русвурма, он решил повесткой пренебречь. Ректору написал оправдательное письмо, но отправить его позабыл, проносив в кармане.

В день разбирательства профессор до позднего вечера оставался в своей лаборатории. Он написал ректору заявление с просьбой о годичном отпуске, попрощался с адъюнктом и ассистентом, отправил обоих по домам. Выпроваживал и старого своего лаборанта. — Ну, ступайте домой, Матюш, — решительно сказал он наконец, — мы-то уж вдоволь нагляделась друг на друга за эти шестнадцать лет.

Старый лаборант все возился у мойки, спиной к профессору.

— Что верно, то верно, — проворчал он, не оборачиваясь.

— Ну, в чем дело? — спросил профессор немного погодя. Старик по-прежнему выскребал какую-то колбу. — Чего торопите, не видите, дело у меня! — отозвался он так же хмуро. Профессор подошел к нему, отобрал колбу. — Ладно, ладно, благослови вас бог, Матюш!

— Куда собрались уехать-то, господин профессор? — спросил старик, большими пальцами приглаживая седые усы.

— За границу.

— Очень даже глупо делаете, ежели отсюда уезжаете.

Профессор протянул руку для прощания. Старый лаборант смотрел, словно не видел. — Когда вернетесь-то?

— Я не вернусь.

— Пожалеете еще! — совсем мрачно буркнул старик. Профессор нахмурился. — Ладно, Матюш, подите вы к чертовой бабке! — пророкотал он. — Нанюхался я уже вашей махры вонючей, хватит с меня! С богом!

Матюш поглядел на протянутую ему ладонь профессора, некоторое время молча ее рассматривал, потом так же молча повернулся и, трудно передвигая неуклюжие, отекшие ноги, пошел к двери. — И руки не подадите? — свирепо спросил профессор. Старик не остановился. — Зачем? — спросил он, не оборачиваясь. — Все одно, вернетесь. Дурной вы, что ли, такую кафедру хорошую бросить! Второй такой во всей Европе не сыщете.

— Подите сюда, Матюш! — рявкнул профессор; его огромный лоб пылал.

Старик обернулся.

— Чего вам?

— Подите сюда! — взревел профессор. — И распрощайтесь со мной честь по чести, не то так по зубам врежу, что только на том свете и встретимся.

Старик опять расправил большими пальцами свои усы. — Это мне-то врежете?

— Вам, старое вы д. . .! — орал профессор.

— Хотел бы я поглядеть на это! — сказал Матюш. — Да вы, господин профессор, еще пеленки, извиняюсь, пачкали, когда я уже из Америки домой воротился. — Профессор был так поражен, что даже яриться забыл. — Ого, вы и в Америке побывали? Не знал…

Матюш не отозвался. Профессор опустил глаза на свою протянутую для пожатия руку, потом снова взглянул на старика. — Ну, чего вы там застыли, словно лакей, которому от места отказано? — возмутился он вдруг. — Или что-нибудь потребовать с меня хотите?

Старый лаборант все молчал. Руки сцепил за спиной, глаза часто моргали. — Может, прихватите с собой? — спросил он вдруг.

Профессор опять побагровел. — Я еще в здравом уме.

— Вот и обдумайте с умом! — хмуро сказал старик.

— Свихнулись вы, Матюш? — заорал профессор. — Дети во мне уже не нуждаются, — спокойно сказал старик и переступил с ноги на ногу, — жена стирала бы на вас, стряпала. И жалованья мне не надо, пока не устроитесь как следует быть.

Все лицо профессора Фаркаша сморщилось, он подошел к старику, обхватил его за плечи, потряс. — Ступайте вы к чертовой бабушке, Матюш! — выкрикнул он, разбереженный, необычно высоким голосом. — Родину менять на старости лет не годится… Ну, ступайте уж! — добавил он мягче и едва заметно притиснул к себе старика. А Матюш ткнулся усами в плечо профессору, поцеловал пиджак, потом повернулся и медленно вышел из лаборатории на непослушных, отечных ногах.