Ответ

Так как температуры у Балинта не было, а на дворе по-летнему жарко грело солнце, решено было вынести диванчик в сад и, хорошенько закутав, уложить там Балинта; тогда все будут вместе и при том на вольном воздухе. На радостях к Балинту даже силы вернулись: уцепившись за мать, он на своих ногах проделал весь путь из комнаты в сад, необъяснимая слабость как-то вдруг покинула его тело. Впрочем, подойдя к дивану, он с облегчением на нем растянулся; приятно было почувствовать и одеяло на дрожащих от напряжения ногах. Полдюжины детей поначалу расположилось вокруг него прямо на траве, но бесчисленные потайные местечки парка манили их к себе, и вскоре вся ватага, заслышав вдали унылое «ку-ку», сломя голову бросилась в дубовую рощу, раскинувшуюся за домом. Балинт остался со взрослыми один. — Ах, нет, душенька, у меня ни минутки времени нет, — затараторила Браник, усаживаясь на диванчик у Балинта в ногах, — я ведь на секундочку только забежала, немножко рагу принесла. Муж-то мой с лимоном любит, да и то когда как, ну а некоторым вот так, со сметаной да клецками больше нравится. Вы, милая, как рагу готовите? — спросила она лежавшую на траве тетушку Нейзель.

— А никак, — засмеялась та. — У нас в семье желудки у всех здоровые.

— Что ж из того, что здоровые? — вскинула Браник брови. — Такая пища и здоровому человеку не во вред, так же как чистый воздух. Но, конечно, на все должен быть свой способ, так уж оно заведено на свете. Та хозяйка хороша, душенька, — повернулась она к Луизе Кёпе, тоже присевшей на траву с сойкой, весело подпрыгивавшей у нее на плечо, — та хозяйка хороша, которая даже подошву старую так приготовить исхитрится, что муж все пальчики оближет.

— А я мужа своего в строгости держу, — смеясь, сказала тетушка Нейзель. — Какую бы еду ни подала, он все равно пальчики оближет.

Браник покачала головой. — Вам повезло.

— Голод лучший повар, сударыня, — вмешался Нейзель. — Заставьте мужа своего три дня поголодать, да так, чтоб в голове звон пошел, а потом поставьте перед ним тарелку фасолевого супу.

— Это никак невозможно, — засмеялся Балинт. — Тетя Браник сама померла бы, не выдержала.

Браник покосилась на мальчика. — Ты что ж, сынок, думаешь, я другим ничем и занять себя не умею, стряпней только?

— Почему же, — возразил Балинт, — не только.

— Ну то-то!

— Еще едой! — И мальчик подмигнул толстой соседке.

— Ай-я-яй, — воскликнула она, — экий безобразник! — Но вдруг развеселилась. — А еще-то чем?

Балинт заразительно смеялся. — Еще разговорами.

— А ведь он прав! — Браник так расхохоталась, что все ее веселое толстое тело заходило ходуном. — Прав он, лежебока этакий, понимаете, — повернулась она к Нейзелям, — я ведь и сейчас на минуточку к ним заскочила и вот уже час целый языком болтаю, словно у меня дела никакого нет и в помине, а муж-то мой гостей ждет к обеду, а у меня немытая посуда с вечера стоит!.. Бегу, бегу!

На аллее опять послышались шаги: между тополями показалась худая сутулая фигура дяди Йожи, следом за ним шагал еще кто-то с непокрытой седой головой. Луиза Кёпе взглянула на сына: по его радостно изумленному, расплывшемуся в улыбке лицу она догадалась, что незнакомец тоже пришел в гости к нему. Луиза поднялась с травы, отряхнула юбку. — Йожеф Балог, механик со льдозавода, — представился гость. Он за руку поздоровался с каждым и наконец остановился перед диваном. — Вот хорошо-то, дядя Балог, что вы приехали, — сказал Балинт, красный как рак от оказанной ему чести, — я ведь тогда совсем голову потерял, даже не попрощался ни с кем. — Старый механик молча кивнул и опустился на стул, стоявший у дивана. Йожи, с сильно разбухшим портфелем под мышкой, крутил длинным в красных пятнах носом по другую сторону дивана.

— Что, прокол? — спросил он стоявшую рядом Луизу, кивком указывая на Балинта.

— Он очень больной был, Йожи, — тихо ответила она.

Йожи сделал унылую гримасу. — Поправится. Что с ним?

— Он такой больной был, Йожи, — рассказывала Луиза, — что я уж думала, доведется рядом с отцом хоронить. Два дня и две ночи спал как убитый.

— Значит, спать хотелось, — заметил Йожи.

— А вы и не знали, господин Кёпе, что Балинт болен? — спросила тетушка Нейзель, лежа на траве; по ее освещенному солнцем лицу пробегали узкие щекотные тени травинок. Йожи оглянулся на нее. — В газетах о том еще не сообщали, — сказал он. — Ну, а мы вот прослышали, что его с завода уволили, да и прикатили.

— Прослышали? — удивилась тетушка Нейзель. — Разве вы не на одном заводе работали?

Балинт покраснел до ушей. — Дядя Йожи и вправду не от меня узнал об этом. Я, тетя Луиза, ни с кем тогда не простился, уж очень расстроился.

Старый механик молча кивал головой, показывая всем своим видом, что в полной мере понимает тогдашние чувства Балинта. Йожи щелкал замком портфеля.

— Встретился я тут с птичкой одной по дороге, Луйзика, — сказал он, — и никак не мог от нее отделаться, так что пришлось с собой прихватить.

В наступившей тишине стало слышно, как в дубравнике кукует кукушка. — Что такое? — похолодев, спросила Браник.