Ответ

— Конечно, конечно, — мягко улыбнувшись, согласился художник и длинной кистью руки медленно провел по плечу Балинта. — Если под этим понимать, что торговля занятие непристойное и что совершать насилие над человеком мучительнее, чем над материалом! Но зато если оторвешься от людей и останешься с материалом один на один, как это уже кое с кем случалось, то жизнь будет совсем безрадостна. Впрочем, не люблю громких слов.

Балинт взглянул на него.

— Не понял я.

— Ага, — воскликнул Минарович с легким оттенком торжества в голосе, — ага, не понял! А если не понимаете, откуда такая решимость?

На том беседа и оборвалась, потому что художник внезапно встал и удалился в свою комнату. Денег он не предложил, а просить Балинт не стал. В течение двух дней он не сказал Балинту ни слова. Когда же на третий день собрались гости, сидел среди них молчаливей обычного.

Расположившиеся в основном вокруг лампы гости уже добрых полчаса плели нить беседы, когда один из них, чиновник Музея изящных искусств, с седой бородкой и в очках, впервые упомянул имя Гитлера. Тему не подхватили, всех занимали иные заботы. Справа от художника дружно сетовали на эпидемию инфлюэнцы, слева — ворчали по поводу новых законов о налогах. И то и другое омрачало души, прорезало лбы озабоченными морщинами. Родственник из провинции то направо, то налево обращал красные щеки и освещенный лампой вихор, но ни там, ни здесь не находил спроса на свои сельскохозяйственные сюжеты.

— Слыхал я, дядюшка Тони, — совсем отчаявшись, обратился он к Минаровичу, — будто граф Аппони[88] в Женеве тяжко захворал.

Художник не отозвался. Он не любил разговоров о болезнях, смерти; за десять лет, с тех пор как умерла его мать, близко не подходил к больницам, не наносил визитов больным, когда же заболевал сам, наглухо запирал свою дверь перед посетителями с инстинктивным тактом занемогшего зверя, который забивается в дальний угол, чтобы не стать жертвой ни волчьих зубов, ни глумленья. А справа от него все еще обсуждали опустошительную эпидемию гриппа.

— За десять дней в Будапеште зарегистрировано двадцать девять случаев со смертельным исходом, — сказал химик Варга, ассистент Зенона Фаркаша, уже два года, с тех пор как профессор уехал за границу, заменявший его на кафедре. — В провинции болеет шестьдесят — семьдесят процентов населения, большинство — с осложнениями.

Родственник-провинциал ухватил связующую нить.

— Может быть, и граф Аппони?..

— Двадцать девять? — переспросил господин Фекете, плотный и лысый пожилой коммерсант, сидевший справа от Минаровича. — Думаю, что побольше. У меня широкий круг знакомств, изволите знать, в магазине за день перебывает пятьдесят — шестьдесят покупателей, не меньше, и буквально, знаете ли, нет человека, у кого в семье не было бы, по крайней мере, одного больного.

— В наших краях, — опять вмешался родственник, не желая упускать ухваченную нить, — если уж старик грипп подхватит, сразу гроб заказывают. Аппони сколько лет?

— Аппони?

— Этот грипп как раз не старикам опасен, — возразил доктор Варга, обращая поблескивавшие очки на провинциала-родственника, — а именно молодым, более же всего — крепким, здоровым мужчинам средних лет.

Из группы, обсуждавшей законы о налогах, тоже отозвались:

— Проклятый грипп, он, словно рак, поражает организм где угодно. Дыхательные пути, желудок, кишечник, мочевой пузырь, мозговую оболочку…

Художник сидел посреди всего этого молча.

— Прошу вас, — вмешался он вдруг с непроизвольной гримасой, когда заговорили о мочевом пузыре и мозговой оболочке. — Оставим в покое частности! Ни в изобразительном искусстве, ни в рассуждениях, друзья мои, я не сторонник растворения в деталях. По-моему, дорогие друзья, гораздо вернее хоть два, хоть три раза повторить самую суть, основную мысль нашей беседы, то есть в данном случае то, что грипп, или, точнее, испанский грипп, при благоприятных обстоятельствах способен убить человека. Или еще проще — ежели я правильно понял мысль уважаемого моего друга, — что все мы смертны.

Художник внезапно поднялся, вытянулся во весь свой недюжинный рост.

— Человек смертен, — повторил он, мягко улыбаясь, а его вытянутая длинная кисть медленно описала полукруг над головами гостей. — Эта формула имеет то преимущество, что просто, ясно и общедоступно выражает истину, о коей, увы, знают немногие.