Ответ

Он именно так и думал, как говорил; но точно так же мог бы ответить на этот вопрос любому. В самом деле, чего уж смешнее, когда разъяренный господин Битнер орет, как бешеный, а сам то и дело поддергивает на животе штаны, чтобы не свалились? Или когда господин Тучек пулей вылетает из конторы, словно должен немедленно сообщить всему свету что-то важное, и вдруг застывает на полном ходу, забыв, зачем бежал, и, уныло почесывая затылок, плетется обратно? Или господин Богнар, который на любые просьбы наобещает с три короба, а сам тем временем озабоченно потирает нос, далеко не уверенный, согласится ли мастер Битнер, чтобы его хозяин выполнил свои обещания. — Как же, непременно! — говорил владелец мастерской весьма решительно из-под распятия, вещавшего над его лысым черепом о страданиях этого бренного мира, и по его лицу отчетливо видно было, как он боится своего цехового мастера, которому платит жалованье. Словом, жизнь оказывалась на удивление забавной, и Балинт смеялся без устали.

Однако к дяде Пациусу — как ни посмеивался над ним про себя Балинт — он испытывал глубокое уважение, как вообще ко всякому мастерству и мудрости. Старик был на редкость хорошим токарем; об этом все знали, да он и сам никогда не таился. У него были две-три дежурные фразы, которые он повторял ученику изо дня в день; Балинт сперва взял их на заметку, потом заскучал, но позднее понял. — У токаря наука одна, сынок, — говорил старик каждое утро, становясь к станку.

Паренек вынужденно принимал заинтересованный вид.

— Нужно измерять научиться, сынок.

— Так точно, — отзывался Балинт.

— Тут суета да спешка ни к чему, лучше отмерить семь раз, — сообщал старик по утрам, а иногда еще и днем. — Измерил не торопясь, потихонечку — погляди на кронциркуль внимательно, чтоб не напутать. Ведь если запорешь деталь, куда больше времени уйдет, чем на промеры.

— Так точно, — отвечал парнишка. — Больше уйдет.

У самого Пациуса были неправдоподобно чуткие руки: этот измерительный прибор был точнее даже глаз его, тоже острых, как у рыси. Если работа требовала точности до сотых миллиметра, он и тут удовлетворялся, как правило, кронциркулем, отмечающим только десятые доли, когда же деталь была готова, заставлял стоявшего рядом Балинта вымерять ее микрометром. — Ну? — спрашивал он, пряча под длинными усами хитроватую по-стариковски улыбку.

Балинт измерял, измерял, трижды проверяя себя, что-бы не опозориться. — Все точно! — говорил он удивленно. И действительно удивлялся, видя, как старик подводил к резцу почти готовую уже деталь, иной раз запуская привод вручную, легким движением, почти незаметно нажимал раз-другой и вынимал обточенный с микроскопической точностью поршень, или сцепление, или подшипник без единой царапины, серебряно поблескивавший, словно вынутый из горной речки. Дядюшка Пациус в такие минуты не мог нарадоваться ошеломленной физиономии Балинта — ошеломленной, но при этом и немного гордой: вот, мол, каков у меня мастер!

— Точно? — переспрашивал старик с детским лукаво-торжествующим видом, двумя пальцами разглаживая усы.

— Точно.

— Уверен?

— Уверен, — отвечал Балинт.

Старик погрозил ему указательным пальцем с надтреснутым ногтем. — А ну, измерь еще разок!

— Я уж три раза мерил, — взмолился Балинт.

— А я вот не выпускал микрометр из рук, — сказал Пациус, — зато теперь могу мерить даже пальцем. Погоди, и ты выучишься!

— Я? Никогда! — воскликнул Балинт.

Старик погрозил опять. — Чтоб я этого слова не слышал — никогда, — сказал он. — Кое-чего я все же достиг в своей жизни, но этого слова для меня не существовало. Гм, «никогда»!

— Выходит, зря говорится: «живем, братцы, никогда не помрем!» — весело возразил Балинт. — А я-то думал, это правильно.

— Нет, сынок, не правильно, — серьезно сказал старик. — Мне уже пятьдесят минуло, и хоть не разумом еще, но всем телом моим чую, что неверно это говорится. Да и ни к чему мне жизнь, если уж работать не смогу. Чтоб от другого человека зависеть? чужой хлеб жевать? Заруби себе на носу, жить кому-то в тягость не годится, жизнь на даровщину гроша ломаного, стружки этой вот не стоит. Помирать, сынок, надо вовремя. Ни раньше, ни позже!

— Это точно, — откликнулся Балинт, мысли которого были заняты в тот миг чем угодно, только не смертью.