Ответ

— Сорок восемь, — повторила Эстер. — И вы не боитесь?

— Чего?

— Что скоро состаритесь… Если будете так менять своих любовниц… Это уже не для вас, Зени.

Профессор промолчал. Прохладный голубой взгляд Эстер изучал его лицо. — Знаете ли вы, что очень постарели, пока я была в родных краях? Пора бы уже вам угомониться.

— То есть? — спросил профессор. Страх перед старостью доставлял ему немало беспокойных минут, особенно с тех пор как он сошелся с Юли, чья прелестная, нескладная и пылкая молодость постоянно напоминала, что сам он близится к пятидесяти. — То есть как угомониться?

— Ну, жениться, — пояснила Эстер. — А кто же все-таки эта счастливая девочка?

— Тебя это не касается, — проворчал профессор.

Эстер ему улыбнулась. — Да уж скажите мне, Зени!

Профессор молчал.

— Ну-ну, скажите, и я не стану ни о чем больше спрашивать, — смеялась Эстер.

— Могла бы уже знать меня настолько, — проговорил профессор, и его огромный двойной лоб потемнел от гнева, — знать, что ни просьбами, ни угрозами меня ни к чему не принудишь.

— Она хоть девушка?

Профессор не ответил.

— Сколько ей лет?

— Это тебе к чему?

— Из какого молока творог выйдет, по времени сказать можно, — объявила Эстер, ставя на швейный столик у окна бутылку рейнского и два стакана, затем на скамеечке для ног устроилась напротив профессора. — Я ведь только о вас забочусь, потому и спрашиваю.

— Восемь месяцев не заботилась, не заботься и впредь! — угрюмо бросил профессор.

Эстер засмеялась. — Но сколько ей лет, сказать-то можно?

— Думаю, двадцать два, — проговорил Фаркаш недовольно, впрочем, не без наивного мужского тщеславия. — А может, двадцать четыре.

Эстер улыбнулась ему. — Будем считать, двадцать четыре, — хотя знала точно, что Юлия Надь родилась в 1912 году, — даже так она вдвое моложе вас, Зени. Такая молодая девушка не для вас.

Профессор опять вскипел. — Ну, хватит! Я пришел сюда не за этим. Что ты собираешься делать с Иваном?

Поставив локти на высоко подтянутые колени, Эстер снизу смотрела профессору в лицо. — Не удастся вам управлять ею, Зени, она вырвется из ваших рук. Через три-четыре года вы уже старик для любви, она же только-только войдет во вкус.

Голос у профессора стал резким, высоким. — Оставим в покое мой возраст! Ты тоже не вчера родилась, душа моя.

— Конечно, — согласилась Эстер. — Потому мы и подходим друг другу.

Профессор глядел на нее, онемев. Эстер улыбалась.

— Пора бы уже довольствоваться одной, Зени! Пора!

— Вот именно, — хмуро проговорил он. — Да только это будешь не ты.

— А жаль, — певуче протянула Эстер. — Потому что эта маленькая шлюшка через год наставит вам такие рога, что небо с овчинку покажется.

— С тобой я уж привык, — с горечью сказал профессор.

Эстер пожала плечами. — Зачем позволяли?

— А что я мог сделать? — взревел профессор, багровея до самых волос. — И ты еще укоряешь меня за то, что принимал тебя после всех твоих пакостей!

— Все же я каждый раз возвращалась к вам, — заметила Эстер, опустив подбородок к коленям и обратив к профессору ясное девичье лицо без единой морщинки. — Но эта кривоногая шлюшка бросит вас, когда ей надоест.

— Откуда тебе известно, что кривоногая? — похолодев, спросил профессор.

Эстер засмеялась. — Говорили.

Профессор так стукнул кулаком по столу, что стакан испуганно подпрыгнул. — Выслеживаешь? — рявкнул он хрипло, и губы задергались от ярости. — Ну, так смотри же у меня, черт бы побрал все на свете, если я поймаю тебя однажды…

Эстер сидела все так же спокойно и смотрела на профессора. — Тогда скажите сами, кто эта шлюха?

— Шлюха? — повторил профессор, белый как стена. — И это говоришь ты? Ты смеешь произносить это слово? О девушке, которая не приняла от меня ни единого, даже самого грошового подарка?

— Значит, девушка! — спокойно заметила Эстер. — Так ведь я тоже никогда и ничего не принимала от других, только от вас. Или нельзя было? Может, лучше, чтобы мой муж платил за этот халат, в котором мы тут с вами куролесим?

— Твой муж? — с бесконечным презрением сказал профессор. — Тот, кто из меня… — Он не договорил, встал. — Сядьте, Зени! — мягко проговорила Эстер и указательным пальцем легонько ткнула профессора в колено. — Вы правы, я говорю гадости. И ведь ничего от вас не хочу, и ваши деньги мне не нужны, хочу только проститься с вами мирно. Я вернусь в свою деревню, как-нибудь проживу на той земле, которая прокормила мою мать. И больше не скажу ничего дурного об этой кривоногой шлюшке, которая вскружила вам голову, потому что влюбилась в ваши деньги да в ордена и решила женить вас на себе… Или вы вправду думаете, Зени, что молодая девушка может влюбиться в мужчину, который на тридцать лет ее старше?

— На тридцать? — бормотнул профессор. — В худшем случае на двадцать четыре.

— Ну, двадцать четыре, — согласилась Эстер, склоняя голову, чтобы профессор не увидел сверкнувшей на зубах усмешки. — Когда я полюбила вас, вам было двадцать два года.

Профессор молчал.