Ответ

Тыльной стороной ладони Анджела отерла глаза. — На опыте Бергмана.

— Ах да… Эстер сидела у окна, и вдруг мне резануло ухо одно слово, одно латинское слово, которого я прежде не слыхал от нее. Я не смел поднять глаза и чувствовал, что бледнею. Уже два года мы жили совершенно безоблачно, я действительно хотел жениться на ней, она родила мне сына. Я уже надеялся, что подлому испытанию конец. Но то был не конец!.. Я тоже иной раз грешу латинизмами, но слово «habitus»[61] не употреблял никогда! Закрыв глаза, сцепив зубы, я жадно вслушивался и даже задним числом услышал те четыре-пять фраз, которые этому слову предшествовали. Что вы скажете на это, милостивая госпожа, сказала ей дворничиха, от которой она черпала познания в области политики, государственное собрание-то проголосовало за введение наказания палками! Стыд-позор какой! «И правда, стыд, верно? — спрашивала она теперь у меня, и в певучем ее говоре звучала детская тревога. — Маего дедушку в Шимонфалве на «кобыле» стегали кагда-то, а теперь апять за прежнее взялись… и меня могут побить, чтоб им пуста была, праклятущим! Дворничиха гаварит, что по закону этаму и женщин пароть можно, если ани развратную жизнь ведут. Значит, ежели празнают, что ребенак мой ат вас, а не ат мужа, так и меня выпарют? Приличествует ли венгерцу падобный habitus?..» — Не только самое слово, но и вся фраза была чужой: стоило лишь чуть-чуть вернуться назад, к искренности этого «чтоб им пуста было, праклятущим!», как тут же становилось ясно, что два эти выражения выросли не на одной ветке. Приличествует ли венгерцу подобный habitus! Этакий идиотизм мог быть подкинут разве что каким-нибудь журналистом, депутатом государственного собрания, членом верховного кассационного суда или, на худой конец, профессором университета.

— Будем надеяться на последнее! — Из глаз Анджелы неудержимо струились слезы.

— Не знаю.

— То есть как? — взглянула на брата Анджела.

— На этот раз она не призналась, — ответил профессор. — Вот уже десять лет, как она ни в чем мне не признается. И десять лет я размышляю, что было лучше: знать, чей запах я чую на ее теле, или жить вот так, когда неопределимый соперник, весь род мужской, подмигивает мне из-за ее спины…

Анджела опустила голову. — Этим ты и занимаешь свое время?

— Этим самым, — ответил брат.

— Вместо Нобелевской премии?

— Черт бы побрал все на свете, это еще здесь при чем?! — с побледневшим лицом заорал профессор. — И такое времяпрепровождение не хуже любого другого, жизнь человеческая и так идет к своему концу.

— Идет достойнейшим образом! — воскликнула Анджела. — Почему бы тебе не повеситься лучше на оконной задвижке?!

Профессор внезапно встал, стул под ним перевернулся и с грохотом отлетел в сторону. — Что ты городишь?

— Найдется же у тебя в лаборатории столько-то цианистого калия либо морфия! — проговорила Анджела, глядя брату в лицо бархатными, полными слез глазами.

— Ты думаешь?

— Думаю.

— Ну-ну! — Профессор, медленно повернувшись, направился к двери. Анджела смотрела ему вслед. — Погоди, — позвала она хрипло, — еще один вопрос. Почему она решила покончить с собой?

Профессор уже стоял в дверях. Он оперся спиной о дверной косяк, колени его подкашивались.

— Она сперва в меня выстрелила, — сказал он, — и, может быть, думала, что убила.

— В тебя?! — вскинув руки к лицу, отчаянно вскрикнула Анджела, словно ветром поднятая на ноги. — Ты ранен? — Только в плечо… пуля прошла через мякоть. Женщины не умеют целиться. В лечебнице меня перевязали, так что я даже пиджак мог натянуть. — Но почему она хотела убить тебя? — рыдала Анджела, ощупывая спину брата. Профессор задумчиво молчал. — Возможно, любит, — проговорил он немного погодя. — Я порвал с нею, уже месяц не допускал до себя. Если предположить, что она меня любит, то можно рискнуть и следующим предположением, а именно, что она ревновала. Являлась в институт ежедневно две недели подряд, но ее ко мне не пускали. Тогда, прошлой ночью, она подкупила привратника, всучила ему двести пенгё, плакала, потом поцеловала старика, обняла, присела у его ног, стала рассказывать о своем детстве, а когда старик расчувствовался и тоже всплакнул, она вдруг вскочила и взлетела по лестнице вверх, освещая себе дорогу зажигалкой. — Она же не курит, — сказала Анджела. — Или курит? — С полгода как приучилась. — Кто же ее приучил?

— Почем я знаю, — буркнул профессор. — А я забыл запереть за собою дверь лаборатории. Был, на счастье, один, адъюнкта своего отправил домой еще в полночь. И тут — она. «Не оставляй меня!» Глаза заплаканные, опустилась передо мной на колени. Так и упала. Но пусть только осмелится еще раз явиться мне на глаза, — тогда уж да смилуется над нею бог!

— Нет ли у тебя жара, Зенон? — дрожа всем телом, спросила Анджела. — Ложись-ка поскорее. — У меня нет жара… а вот «симфонии» у тебя не найдется? Если не противно, зайди ко мне, посиди, пока не засну.