Ответ

Он все еще не глядел на диван, значит, анекдот не окончен.

— Не улавливаю связи, — выдавил из себя профессор, полуприкрыв глаза, в то время как указательный палец правой руки все быстрей и быстрей проделывал в кармане свои гимнастические номера. Со стены напротив гравированный по меди портрет Лавуазье, склонясь над низенькой книжной полкой, взирал на торчком вздымавшуюся к нему серо-стальную щетину ректорской шевелюры; слева, за окном, словно на ниточках, опускались на заснеженные улицы рождественские снежинки…

— Однажды дошел до нас слух, будто в Сегеде асфальтируют площадь Сечени. Что Сегеду хорошо, то и Мако не повредит, рассудила городская управа, и старейшины тотчас снарядили комиссию, чтоб посмотрела на месте, с чем этот асфальт едят. Комиссия основательно изучила новинку, обследовала и справа и слева, пощупала, понюхала тротуар, кажется, даже лизнула разок, пробуя на вкус, а три дня спустя доложила, ха-ха-ха, что тачка катится по нему хорошо. И городская управа, не мешкая, распорядилась срочно покрыть асфальтом главные улицы города. Так-то оно так, но…

— Очень хорошо, — похвалил рассказчика профессор.

Ректор ему подмигнул. — Нет-нет, не спеши, мой милый, жизнь ведь не столь проста, как, скажем, химическая формула, ха-ха-ха. Распоряжение распоряжением, но подрядчику-то надо платить, а у маковцев глаза хоть и завидущие, да руки с денежкой расставаться не любят, значит, надо было как-то так поладить, чтобы и глазу приятно, и руке не накладно. Думали, думали и придумали: пополам разрубили улицы, как Гордий — тот пресловутый узел: пештскому подрядчику велено было асфальтировать тротуары только по одной стороне улицы — той, что на рассвете, когда маковцы трудиться идут, солнечная, вечером, когда они с работы возвращаются, — теневая, ха-ха-ха. Тебе в химии бы такое придумать, мой милый, куда быстрей обнаружился бы твой асимметрический атом углерода!

— Ха-ха-ха, отличная идея, — мрачно сказал профессор, — надо будет попробовать.

Ректор все еще ни разу не взглянул на диван, даже острые клинки усов его старательно отворачивались. Профессор с минуту смотрел на эту круглую массивную голову с жирными складками на лбу, месившими воздух над ничтожным, в тоненькую брошюрку, запасом знаний и над грандиозной, с солидный лексикой, самоуверенностью, смотрел на варварское копьеобразное украшение под носом, с колющими концами в обе стороны, чтобы рот посредине без помехи мог хватать, жевать, заглатывать, потом вдруг вынул из карманов руки и положил на стол. — С твоего разрешения…

Ректор повернул голову к дивану. — Мне не хотелось бы переходить к делу, мой милый друг, как сказал цыган, когда его подвели к виселице. Я вынужден сделать тебе интерпелляцию по весьма щекотливому делу, уклониться от чего, увы, не властен. На тебя подан донос.

— Донос?

Наступила короткая пауза. Профессор тоже взглянул на диван и вдруг громко расхохотался. — Что такое? — Ректор был обескуражен. — Ты уже знаешь об этом?

— Понятия не имею.

— И даже не подозреваешь, о чем идет речь? — раздраженно спросил ректор, которого хохот профессора совершенно вывел из равновесия; его апоплексический затылок побагровел. — Богохульство… поношение венгерской нации…

Б дверь постучали.

— Войдите! — крикнул профессор. — Это вы, Шайка? Готов раствор диазония? Покажите-ка… хорошо! Проверьте концентрацию и принесите.

— Сейчас?

— Немедленно.

Ректор бросил уничтожающий взгляд на адъюнкта в черной, надвинутой на глаза шляпе, с бесстрастным видом глядевшего перед собой. — Он не мог бы повременить с этим четверть часа?

Профессор даже не обернулся к ректору. — Что ты, ни в коем случае! Ничего… мы между делом… между делом! — Взяв адъюнкта за плечо, он подтолкнул его к двери. — Тотчас принесите, немедленно!.. Итак, на меня поступил донос? — сказал он, не подождав даже, пока за Шайкой закроется дверь. — Так-таки донос?

— Вернее, письменное отношение от ректора Политехнического института.

— Что мне за дело до ректора Политехнического института? — спросил профессор; его нервозное, раздражительное настроение внезапно рассеялось, словно туча комаров под порывом свежего вечернего ветра.

— На днях у тебя на коллоквиуме присутствовал молодой человек по имени Кальман Т. Ковач, — пояснил ректор, вынимая из кармана письмо. — Сей молодой человек перешел к нам из Политехнического, но остался членом тамошнего общества «Хунгария». Президент общества передал жалобу юнца ректору Политехнического института, а тот, в свою очередь, нынче утром прислал нам отношение.

— Поставьте колбу на стол! — обратился профессор к вошедшему адъюнкту. — А теперь принесите охлаждающую смесь, термометр, колбу с мешалкой и пипетку, остальное я сделаю сам… Так на что жалуется Кальман Т. Ковач?