Ответ

Голубые глаза Нейзеля спокойно смотрели мальчику в лицо. — Что об этом болтать попусту, — сказал он негромко. — Балинт глотнул, усталость из стертых в кровь ног на мгновение прихлынула к сердцу. После смерти отца крестный стал для него единственным взрослым мужчиной, чья жизнь была открыта перед ним со всеми ее семейными делами и задушевными мыслями. Словно мимоходом брошенные из-под седых усов умные шутки Нейзеля так же нестираемо хранились в памяти мальчика, как и неторопливые обстоятельные его советы, как укоризненное покачиванье головы или тихое поучение, извлеченное из какой-нибудь случайной истории. Все это Балинт уносил из комнаты с альковом к себе, дома же продумывал заново и складывал в памяти своей на хранение; к тому времени, как им переехать из «Тринадцати домов», тысячи подобных памяток, собранных воедино, сотворили в сердце мальчика истинную кумирню старому Нейзелю. Вот и сейчас Балинту вспомнилось, как дядя Лайош однажды сказал жене, когда та жаловалась ему, что недавно переехавший в дом жилец оказался совсем не таким, как она поначалу думала: «К новому человеку сперва приглядеться надобно, понять, чего от него ждать можно — добра или зла. Прежде чем пить из стакана, я его со всех сторон огляжу. Но зато уж потом не сомневаюсь никогда!»

— Что об этом болтать попусту! — повторил Нейзель, спокойно отводя глаза от лица Балинта. — Больше всего бед происходит от того, что люди не желают думать.

Тетя Луиза кивнула. — Любви нет в людях, вот что.

— Не в том дело, — повернул Нейзель к жене худое костлявое лицо со сдвинутыми на лоб очками, — а в том, что не знают люди друг друга как следует и потому один другого боится. И змея ведь только со страху кусает.

— Поезжай к матери, сынок, — вздохнула тетя Луиза, — она небось все глаза из-за тебя выплакала. Работу тебе все равно не найти.

Балинт засмеялся. — А я нашел уже!

— Ну?! — Нейзель выше поднял очки.

— Я тут познакомился с одним, — сказал Балинт. — В Киштарче мастером работает на вагоностроительном. Так он берет меня в цеховую контору курьером.

— И сколько платить будут? — спросил Нейзель.

— Восемь пенгё, — ответил Балинт. — И все можно будет домой отдавать, на трамвай-то не потребуется. Фери зарабатывает двенадцать, мама каждый месяц пятнадцать пенгё получает от барышни, да еще стиркой подрабатывает, вот и выйдет на круг сотня пенгё в месяц. Впятером можно прожить.

— Значит, утром и отправишься? — спросила тетя Луиза.

— Прямо сейчас, — сказал мальчик. — Завтра с утра выходить на работу.

Вторая глава

Был у Балинта один сон, который на поворотных пунктах его короткого жизненного пути, после какого-нибудь трудного и волнующего дня, неизменно к нему возвращался.

Он сидит в комнате, окна которой выходят неизвестно куда. Иногда, правда, за стеклом виднеется акация или какая-нибудь часть коридора в рабочем бараке Андялфёльда, но при том решительно неясно, где, в какой части света находится эта комната. И люди, вдруг возникающие в ней, всякий раз меняются, хотя как правило это участники различных событий и сценок предшествующих дней: то на маленькой скамеечке подле кровати сидит мать и поблескивающим ножом чистит картошку, то бабушка в углу сражается с дверцей шкафа, которая никак не желает открываться, то стоит посреди незнакомой комнаты барышня Анджела со строгими очками на полном лице и подносит к губам длинную «вирджинию»; впрочем, чаще всего в комнате находится Фери, старший брат, — он лежит на соломенном тюфяке, подобрав ноги, или обстругивает ножичком ореховую ветку, или молча, не шевелясь, стоит у Балинта за спиной… С каждым из этих людей у Балинта ведется отчаянный спор. Но по правую руку от него, на кресле, от которого ему виден лишь красивый точеный подлокотник, неизменно сидит кто-то, и Балинт не знает, кто он, не знает даже, мужчина это или женщина, стар этот человек или молод, не различает его лица, — но, хотя этот кто-то не вмешивается в споры и никогда не произносит ни слова, Балинт чувствует в нем союзника.

Сон, обычно непродолжительный, всякий раз развеивал тревоги и страхи, вселял веру в себя. Помог он Балинту преодолеть и неудачи первых дней на Киштарчайском вагоностроительном. Новой обстановки мальчик боялся не более, чем новых башмаков, к которым ноге сперва нужно приноровиться; ну, поначалу будет непривычно, непонятно, не обойдется и без ссадин на самолюбии, но в конце концов притрутся, приладятся друг к другу. Однажды он побывал уже на заводе, на «Ганце-судостроительном», вместе с крестным; и с виду, и по запаху, и по речам своим тамошние рабочие оказались точь-в-точь похожи на обитателей «Тринадцати домов», разве что выражение лиц было чуть-чуть более напряженное, отсутствующее; он и сам в любой момент мог бы сойти за одного из них.