Ответ

Но сейчас, постучавшись в контору цеха, где предстояло ему работать, Балинт немного растерялся. В конторе, кроме мастера (его-то вполне можно было принять за жильца такой же, как у крестного, комнаты с альковом), за двумя сдвинутыми вместе столами сидели два господина в нарукавниках; над третьим столиком, поменьше, склонялась толстая белокурая дама в белом халате. Стоя за стеклянной дверью, Балинт некоторое время разглядывал их: на его стук никто не шелохнулся. Балинт вошел.

Господин в нарукавниках повернул к нему беличье личико, испещренное мелкими морщинами. — Так это и есть наш новый рассыльный, господин Турчин? — спросил он мастера, глядя на Балинта. Теперь все четверо воззрились на мальчика.

— Он самый.

— Ну, у этого дело пойдет! — проговорил тот же господин. — Помните, сударыня, его предшественник минут десять простоял за дверью, а этот сразу сообразил, что его стука здесь не слышно.

Сборочный цех — такой длинный, что лица рабочих, находившихся в другом конце, нельзя было различить, — содрогался от грохота кувалд, завыванья пневматических молотков, зубильных станков, и все эти звуки с такой силой давили на дверь конторы, что двойные ее стекла постоянно дребезжали, словно бранились между собой, и приходилось буквально кричать соседу в ухо, чтобы он услышал. В маленькое помещение конторы дневной свет поступал из цеха, который и сам-то был погружен в сумрак, ибо кривые стекла крыши давно запорошило пылью; лишь в дальнем его конце через прямоугольную прорезь раздвижных дверей без помехи вливался яркий солнечный свет, образуя огромную, сияющую белизной завесу, сквозь которую время от времени проскакивали, вбегая в цех, крохотные черные фигурки людей.

— Как тебя зовут?

— Балинт Кёпе.

— Когда будешь говорить со мной, — заговорил другой чиновник, господин Хаузкнехт, очень черный и худой мужчина с длинной шеей, — то становись от меня справа. Ты знаешь, где у меня правая сторона? — Балинт показал. — Светоч мысли! — удовлетворенно отметил длинношеий. — Тот, другой, раздумывал минут пять по меньшей мере, а потом безошибочно встал слева. Ну, а если я вот так стану, где у меня правая рука?.. Верно! Откуда у тебя такое море познаний?

Толстая блондинка всем телом своим вперилась в неподвижно стоявшего мальчика. — Славный мальчишечка. Вы только поглядите, какой он курносенький.

— Уж вы не портите его, сударыня, — заметил господин Хаузкнехт, — эти сообразительные сорванцы так быстро набираются нахальства, что господин Турчин не успевает приводить их в чувство затрещинами.

— С ним хлопот не будет, — рассудил конторщик с морщинистым беличьим личиком (на следующий день его перевели в городскую контору завода, и Балинт не успел узнать его имя), — видно, что порядочный мальчик, эти несколько пенгё жалованья ему нужны позарез.

У Балинта от злости свело живот. Не будь ему и вправду позарез нужны эти «несколько пенгё», он тут же повернулся бы и убежал. Что он им — поросенок, выведенный на ярмарку, что ли? Обсуждают, оценивают, как будто он глухой, хорошо еще хоть не щупают, есть ли мясо на костях, довольно ли жиру!..

— Господин Турчин, где я буду работать? — спросил он, понурясь, чувствуя, как горят щеки от унижения. Только широкое лицо мастера с низким лбом, весь его андялфёльдский вид были единственно знакомы и привычны Балинту в этом чуждом господском мирке. Но тут дверь распахнулась, и в контору вместе с вошедшим рабочим ворвался оглушительный вой и грохот цеха; Балинт не расслышал слов мастера. — Что вы изволили сказать? — спросил он.

— Хватит трепать языком, — буркнул мастер, просматривая бумаги, принесенные рабочим, — жди, когда тебя позовут.

Час спустя — в течение которого Балинт, приткнувшись в углу, под скрип перьев и дребезжанье дверных стекол раздумывал о том, с первого ли дня станет мастер учить его затрещинами и имеют ли право и конторщики бить его, — мальчика подозвал господин Хаузкнехт. Он явно боялся, что за это время новый рассыльный начисто забыл о полученных указаниях, и, энергично взмахнув длинной, охваченной нарукавником рукой, устремил указательный палец на правый подлокотник своего кресла. Балинт сделал вид, что не понимает: он стал слева.

Господин Хаузкнехт обреченно махнул рукой. — Я знал, знал заранее! — Скорбное лицо конторщика было покрыто пыльно-серым слоем разочарований, постигавших его на протяжении тридцати лет службы. — Перейди сюда, стань по правую сторону от меня. Забыл уже?

Балинт смотрел ему прямо в глаза. — Я не забыл. Это правая сторона!

— Не слышу, — проскрипел конторщик, крутя длинной шеей.

— Вот ваша правая сторона, господин Хаузкнехт, — громко повторил Балинт.

Конторщик медленно, печально потряс головой. — Это левая, левая! Мне ли не знать, где у меня правая, а где левая рука? Перейди на другую сторону!

Балинт выполнил приказание. — Если я сижу, — в голосе господина Хаузкнехта было только терпение и доброжелательность, — ты всякий раз подходи с той стороны стола, где лежат ножницы для резания бумаги, тогда ты не спутаешь.