Ответ

На бегущий вдоль больничного здания тротуар жарко изливалось солнце. Балинт стоял на противоположной стороне улицы в тени и, сунув в карманы руки, рассматривал вход. За каменной стеной направо от ворот белела малюсенькая будка, вдвое меньше уличных уборных, выложенная желтым камнем дорожка вела мимо нее к расположенным в глубине зданиям; в растворенные ворота Балинту виден был только фундамент, подымавшийся за лентой зеленого газона.

Мальчик выудил руки из карманов, натянул на голову коричневый берет, неохотно примявший его густые светлые волосы, и зашагал по дорожке, принюхиваясь и водя по сторонам любопытным вздернутым носом. — Эй, ты куда? — послышалось из будки, когда Балинт, решительно войдя в ворота, уже миновал ее.

Балинт обернулся. Из опущенного окошка будки высунулась, следя за ним, голова.

— Это больница на улице Алшоэрдёшор?

— Она самая.

— Значит, сюда, — сказал Балинт.

— Пропуск есть?

— Какой пропуск?

— Вот и видно, что нет, — проворчал привратник. — А туда те, мчится как ошалелый, не скажет, не спросит… К больному идешь?

— К больному, — ответил мальчик, подумав. — Я, господин привратник, в больницах еще не бывал, так что порядков здешних не знаю.

— Потому и надо спросить! — проворчал привратник. — Вон дверь, напротив… там и проси пропуск на вход!

— Он денег стоит? — спросил Балинт.

Привратник засмеялся. — Из провинции ты, что ль?

— Нет, просто здоров я, — ответил Балинт. — Так сколько он стоит?

Мальчик уже понял, что вход бесплатный, но, если вопрос задан, надо добиться ответа. Серые глаза настойчиво глядели в глаза привратника. Мимо него сзади прошагал какой-то господин, привратник ему поклонился.

— Ну, ступай, — сказал привратник, — пропуск получишь вон там, напротив.

— Он сколько стоит? — в третий раз спросил мальчик. — Десять пенгё, — ответил привратник. — Но солдатам и детям бесплатно.

В доме напротив за стеклянной дверью сидел мужчина в белом халате, облокотившись о неотесанный стол. — Пока нельзя, рано еще!

— А когда можно?

— В приемные часы.

— Это когда?

Человек в белом халате разглядывал штаны Балинта, с которых — уж как только он их ни чистил! — даже молитва не свела бы пятна цементного раствора и извести, не говоря о прочих почетных шрамах, которые труд накладывает на внешность труженика. Правда, лицо и руки мальчика были чисты, но его пиджачок совсем обтрепался, а трещины на башмаках под испытующим взглядом раскрылись еще шире. Балинт выпрямился, заплата на колене ответно глянула в глаза обозревателю. — Когда здесь приемные часы?

Ему пришлось ждать полчаса. Через полчаса, когда посетители пошли от ворот потоком, он опять постучался в справочную. Там стояло человек восемь — десять, в основном женщины. Балинт, переминаясь с ноги на ногу, подождал еще десять минут. Наконец его очередь подошла, но тут густо накрашенная дама, а следом за ней высокий, нагло работавший локтями мужчина его отстранили. — Пожалуйста, пожалуйста, — насмешливо проговорил Балинт, — я могу ведь и подождать. — Мужчина покосился на него, но ничего не сказал.

— Тебе куда? — спросил служитель в белом халате.

— Сюда, в больницу, — ответил мальчик. — Дайте, пожалуйста, пропуск.

— Пропуска не требуется, — сказал служитель, опять окидывая его взглядом, — ступай.

— Не требуется? — Сзади подходили новые посетители. — А я думал, если в обтрепанных штанах, то нужно. — Служитель, заподозрив подвох, зыркнул на него глазом, но открытое, исполненное почтительности лицо мальчика успокоило подозрения. — Так я могу идти? — спросил Балинт. — Или подождать еще немножко?

— К кому идешь?

— К невесте моей, — ответил Балинт, прищурясь.

— Я фамилию спрашиваю, — посмотрел на него служитель. — Вовремя начинаешь!..

Мальчик согласно кивнул. — В самое время… Юлишка Рафаэль.

— Когда поступила?

— Третьего дня.

— Хирургия… Шестая палата, — прочитал служитель в лежавшей перед ним белой книге.

По выложенной желтыми каменными плитами дорожка Балинт пошел налево, к длинному серому трехэтажному зданию; на втором этаже запах эфира и йодоформа, сочившийся из операционных в коридор, сразу подсказал ему, что он на верном пути: такой же запах шел от одного их соседа по «Тринадцати домам», когда его доставили на «скорой помощи», наспех перевязав культю оторванной машиной руки. Ноздри Балинта трепетали, его мутило от этого смешения невыносимо острых и приторно сладких запахов, и все же он не мог не принюхиваться к ним, как не мог оторвать испуганного взгляда от грязно-серых, кое-где уже пропитавшихся кровью бинтов, которые окутывали шеи, руки или ноги шаркавших по коридору ходячих больных. Он весь сжался, стараясь ничего не коснуться, и только взбудораженные органы чувств — глаза, нос, уши — несли свою вахту, испуганно вылавливая из водоворота повседневных звуков то далекий, замирающий стон, то вырвавшийся из-за двери вопль резкой боли.