Ответ Империи

Действительно, когда человек ежедневно видит вокруг себя менеджеров, которые умеют не управлять, а только 'спрашивать с людей', ни черта не разбираясь в деле, когда этнические преступные группировки срослись с бизнесом, чтобы сделать население бесконечной жертвой мошенничества, когда человек вынужден безуспешно доказывать во всех судах страны, что по-наглому украденное у него - это его собственность, когда успешные люди - это особи, у которых на языке нет иного слова кроме 'отнять', с обслуживающим их интересы шоблом, у кототорого на языке нет иного слова, кроме 'выпросить' и 'выждать', и, самое главное, когда не видно абсолютно никаких возможностей все это изменить, потому что нет иного общественного мнения, кроме бесконечного трепа, а будущее видится только в новых прожектах, как заставить народ работать больше, получать меньше, и чтобы он при этом не бунтовал, наш человек поневоле потянется к бутылке. Это все про роман Салтыкова-Щедрина, если кто сразу не понял.

Режиссер перенес действие в наше время, герои ходили в современных костюмах, даже на сцене стоял монитор, а часть декораций на фоне изображалась лазерным проектором. Прохор был без бороды и совершенно не походил на купца девятнадцатого века; скорее, президент какой-то крупной компании. Заканчивалась постановка сценой в дурдоме, где больные обсуждают с врачом возможность бунта: 'Что ж... это можно! Наши бунты хорошие, доброкачественные бунты, и предмет их таков, против которого никогда бунтовать не запрещается!' - разъяснял доктор, и больные, счастливые от дарованного им права волеизъявления, покорно шли на обед, под водительством лидера оппозиции, которого тоже назначил врач.

...- Знаете, сейчас есть такой проект, - сказала ему Вероника, когда они вновь вынырнули в ночную свежесть из гардеробной суеты (театры начинаются с вешалки, а кончаются очередью в гардероб), - восстановить на этой площади гранитную брусчатку и поставить пару фонтанов в античном стиле со скамеечками вокруг. Как вы думаете, будет смотреться?

- Наверное. Но в это время года здесь будет смотреться палатка с кофе.

- Кафе есть в сквере. Вы не голодны?

- Нет, ничуть. А вы?

- Нисколько. Ну, а Жеронский-то вам как? Я смотрю, вы хохотали все действия.

- Нет слов, знаете, просто нет слов... Смело и вообще удивительно, как это все разрешили.

- Кто будет против? Первый секретарь обкома лично цветы приносил! Наша страна должна со смехом расстаться со своим прошлым, пока оно не стало будущим. Сталинизм - это модернизация.

- Хм, а как же при Сталине за анекдоты-то?

- Так вы видели в пьесе, откуда это шло? Все эти прожекты о расстрелянии, об оглушении? Из старой, крепостнической Руси. И первые десятилетия нового государства общество по старой привычке все это считало нормальным.

'А ведь в чем-то она права', - подумал Виктор, вспомнив, как они с Веселиной целовались в кустах во время ночных арестов в третьей реальности. Кстати, эту даму тоже на букву 'В' зовут... Чушь, совпадение.

- А вот Прохора я как будто даже где-то видел, - задумчиво произнес он, пытаясь съехать со скользкой, как ему казалось темы, - даже в имени что-то мрачное, пророческое.

Он внезапно вспомнил, где он видел Прохора - на афише политической рекламы в своей реальности - и тут же усомнился, в ту ли сторону он начал съезжать с темы. По счастью, Вероника изменила ход разговора сама.

- О, у нас режиссеры мрачные пророчества любят. Вы смотрели 'Бакенбарды' Юрия Мамина?

- Что-то слышал, - ответил Виктор, и чуть не добавил - 'в период перестройки и гласности'.

'Стоп', - подумал он в следующую секунду, - 'тут же такого не было, что тогда показывали. Или было, но молчат?'

- Ну, это притча, антиутопия... Фантастика, в общем. Показано, если государство заплывает жиром, становится немощным, допускает безнаказанность, то-есть, права, закона нет, то это государство заменяет грубой силой первый, кто понаглее и язык хорошо подвешен.

- А. понял. Фильм-предупреждение. Вы не возражаете, если я вас провожу?

- Так вы вроде уже провожаете, разве нет?

- Ах да, конечно. Тогда в какую сторону?

- Садимся у гостиницы. Можно на моторе, но, знаете, я больше люблю троллейбусы. В моторе люди сидят молча, и каждый вроде сам по себе. Удобно, но не совсем уютно. Знаете, в детстве жутко мечтала о машине, как все в Союзе. Даже водить выучилась. Сейчас - нет. Все время думать, чтобы ни на кого не наехать...

На площади Ленина с фасада бывшего исполкома ярким рубиновым светом полыхали электронные часы. Памятник вождю пролетариата стоял в лучах прожекторов, и, от их голубоватого сияния, на окружавших постамент клумбах неестественно отчетливо сияли последние цветы сентября - красные хризантемы, белые астры и желтые календулы.

- Наверное, троллейбусы сейчас редко ходят, - задумчиво произнес Виктор, - уже скоро десять.

- Они ходят до часу, - пояснила Вероника. - Да, Светлана Викторовна предупредила меня, чтобы я не интересовалась вашей биографией, не волнуйтесь.

- Ну, мне-то что беспокоиться. Раз вы не побоялись пойти в театр с такой темной личностью...