Ответ Иову

Увы, мы лишены возможности узнать, каким образом Иоанн – если только он, как я предполагаю, то же лицо, что и автор посланий – разобрался бы с двойственностью Бога. Пожалуй, равно возможно, даже вероятно, что какие бы то ни было антиномии прошли бы мимо его внимания. Вообще-то удивительно, сколь мало люди занимаются разбирательством с нуминозными предметами и каких усилий стоит такое разбирательство, если уж кто-то на него отважился. Нуминозность предмета затрудняет мыслительное с ним обращение, потому что в дело постоянно вмешивается и аффективная сторона того, кто мыслит. Человек оказывается и на одной, и на другой стороне, а достижение «абсолютной объективности» здесь более проблематично, чем где бы то ни было. Если у людей есть позитивные религиозные убеждения, т. е. они «веруют», то сомнение переживается ими как нечто весьма неприятное, и его страшатся. По этой причине предпочитают вовсе не анализировать предмет веры. А если кто-то не имеет религиозных представлений, то он не любит признаваться себе в собственном ощущении дефицита, а во всеуслышание похваляется просвещённостью или, по крайней мере, даёт понять; что его агностицизм – плод благородного свободомыслия. Занимая такую позицию, вряд ли можно признать нуминозность религиозного объекта, а уж менее всего – позволить ей ставить палки в колеса критическому мышлению, ибо досадным образом может случиться так, что вера в просвещение или агностицизм будет подорвана. Ведь тот и другой, сами того не ведая, чувствуют шаткость своих аргументов. Просвещение оперирует неадекватным рационалистическим понятием истинности и, например, ссылается на то, что такие положения, как девственное рождение, богосыновство, восстание из мёртвых, пресуществление и т. д. суть нонсенсы. Агностицизм полагает, будто обладать богопознанием или любым другим метафизическим познанием невозможно, и не замечает, что человек никогда сам не обладает метафизическим убеждением, – наоборот, оно им обладает. Обa они одержимы разумом [77], который им представляется не подлежащим суду верховным арбитром. Кто такой, однако, этот «разум»? Почему он должен быть верховным? Не является ли то, что есть и бывает, инстанцией, превосходящей суждения разума, – ведь история человеческого духа даёт в пользу этого такое множество примеров? Увы, поборники «веры» оперируют всё теми же ничтожными аргументами, только в обратном порядке. Несомненным остаётся лишь тот факт, что есть метафизические высказывания, которые именно в силу своей нуминозности принимаются или оспариваются весьма эмоционально. Этот факт и есть прочное эмпирическое основание для суждения. В качестве психического феномена он является объективно реальным. Эта констатация относится, разумеется, ко всем без исключения, даже к самым противоречивым, утверждениям, которые были или до сих пор остаются нуминозными. Следует учитывать совокупность всех религиозных высказываний.

17

Вернёмся к вопросу о разбирательстве с парадоксальным понятием Бога, проявившимся через содержание «Апокалипсиса». Строго евангелическое христианство не нуждается в таком разбирательстве, ибо оно ведь в качестве основного доктринального содержания предложило понятие Бога, которое, в противоположность Яхве, совпадает с высшим благом. Нечто иное было бы, разумеется, в том случае, если бы Иоанн посланий мог или должен был разбираться с Иоанном «Откровения». Тёмное содержание «Апокалипсиса» в этом отношении вполне могло пройти мимо сознания людей более поздних эпох: ведь нельзя было легкомысленно подвергать опасности это специфически христианское достижение. Человек нашего времени, конечно, находится в другой ситуации. Мы пережили вещи столь неслыханные и потрясающие, что вопрос о том, можно ли ещё как-то соединить такое с идеей благого Бога, приобретает жгучую остроту. При этом речь идёт уже не о специально-теологической проблеме, а об общечеловеческом религиозном кошмаре, в обсуждение которого может или даже должен внести свою лепту и непрофессионал в области теологии, каковым я являюсь. Выше я показал, какие, как мне кажется, необходимые выводы следует сделать, взглянув на эту традицию сквозь призму критического common sense (здравого смысла). Если теперь человек подобным описанному образом непосредственно сталкивается с парадоксальным понятием Бога, да к тому же, будучи верующим, ощущает всю масштабность этой проблемы, то он оказывается в ситуации Апокалиптика, который, надо полагать, был убеждённым христианином. Его возможное тождество с Иоанном посланий раскрывает всю остроту противоречия: в каком отношении находится к Богу этот человек? Как он выносит невыносимое противоречие, заложенное в самой сути Божества? Хотя мы ничего не знаем о решении, принятом его сознанием, но, кажется, можем найти отправную точку для понимания в видении рождающей младенца жены, облеч3ённой в солнце.