Ответ Иову

С тех пор как Иоанн-апокалиптик впервые (быть может, бессознательно) пережил тот конфликт, в который прямиком ведёт христианство, человечество обременено следующей идеей: Бог возжелал и желает стать человеком. Видимо, поэтому Иоанн постиг в откровении второе рождение Сына матерью Софией, характеризующейся посредством coniunctio oppositorum, – рождение Бога, предвосхищающее «сына мудрости» – высшее проявление процесса индивидуации. Таково воздействие христианства на христианина начальной эпохи – человека, который прожил достаточно долгую и полную твёрдой решимости жизнь, чтобы суметь направить взгляд в отдалённое будущее. Связывание противоположностей возвещено уже в символике судьбы Христа, а именно в сцене распятия, где Связующий висит между разбойниками, из которых одному суждено попасть в рай, а другому – в ад. И так как иначе и быть не может, то в христианской перспективе противоположность должна была усматриваться между Богом и человеком, а последнему грозила опасность отождествления с тёмной стороной. Это, а также предестинационистские указания Господа сильно повлияли на Иоанна: спасутся лишь немногие – избранные от века, а подавляющее большинство людей сгинет в последней катастрофе. Противоположность между Богом и человеком в христианских воззрениях была, видимо, яхвистским наследием ещё тех времён, когда метафизическая проблема заключалась только в отношении Яхве к своему народу [80]. Страх перед Яхве был всё ещё слишком велик, чтобы несмотря на гносис Иова можно было отважиться перенести эту антиномию внутрь самого Божества. Если же оставить противоположность между Богом и человеком, как она есть, то в конце концов волей-неволей придёшь к христианскому выводу: «Omne bonum a Deo, omne malum ab nomine», («Всякое благо – от Бога, всякое зло – от человека») который абсурдно противопоставляет творение и Творца, а человеку приписывает прямо-таки космических или демонических масштабов зло. Ужасающая мания разрушения, прорывающаяся в экстазе Иоанна, проливает свет на то, что происходит, когда человека противопоставляют Богу милосердия: на него перекладывается тёмная Божья сторона, которая у Иова ещё занимает подобающее ей место. Однако человек в обоих случаях отождествляется со злом: в первом – с тем результатом, что противопоставляет себя благу, во втором – что стремится к тому совершенству, какое присуще его Отцу небесному.

Решение Яхве стать человеком символизирует тот процесс, который должен начаться, когда человек осознаёт, с каким образом Бога он оказался лицом к лицу [81]. Бог действует из бессознательного самого человека и побуждает его гармонизировать и сопрягать противоположные импульсы, постоянно входящие в его сознание со стороны бессознательного. Ведь бессознательное хочет того и другого зараз – и разделять, и сопрягать. Поэтому когда оно стремится к синтезу, человек может рассчитывать на помощь метафизического заступника, – это было ясно уже Иову. Бессознательное хочет влиться в сознание, чтобы попасть под свет, но в то же время и тормозит себя, потому что предпочитает оставаться бессознательным, а это означает: Бог хочет стать человеком, однако не безраздельно. Конфликт внутри его природы столь силён, что вочеловечение может быть добыто лишь ценой принесения им искупительной жертвы – самого себя – гневной, тёмной Божьей стороне.

Вначале Бог воплотил добро, чтобы тем самым, надо полагать, создать как можно более прочную основу для последующей ассимиляции другой стороны. Из обетования им Параклета мы можем заключить, что Бог хочет стать человеком полностью, т. е. быть вновь сотворённым и вновь рожденным в своём собственном тёмном творении – не избавленном от первородного греха человеке. Апокалиптик оставил нам свидетельство о непрекращающейся работе Святого Духа в смысле прогрессирующего вочеловечения. Он был тварным человеком, в которого ворвался тёмный Бог гнева и мести, ventus urens (ветр опаляющий). (Этот Иоанн, возможно, был тем самым любимым учеником, а в старости ему было дано прозреть будущее.) Такой вносящий сумятицу прорыв породил в нём образ божественного младенца – грядущего Исцелителя, рожденного божественной наперсницей, чей образ живёт в каждом мужчине, – младенца, которого было дано увидеть и Майстеру Экхарту [82], знавшему, что, оставаясь в своей божественности, Бог лишён блаженства, а должен быть рождён в человеческой душе. Воплощение во Христе есть идеал, который будет в прогрессирующем порядке переноситься Святым Духом на творение.