Ответ знает только ветер

Я выглянул в окно и увидел внутренний дворик. Здесь был римский водоем, а вдоль стен в два этажа тянулись галереи. Позади часовни мы обнаружили зал действительно внушительных размеров.

— Тут укрывались от опасности все жители острова, — сказала Анжела. — Значит, места должно было хватить для всех. Говорят, наверху спали монахи.

Широкая винтовая лестница вела на второй этаж. Мы прошли мимо пустых затхлых келий, потом по большому залу бывшей библиотеки. Мне не хватало воздуха, нога отяжелела и тянула вниз, как свинцовая, я стал тяжело дышать.

— Я иду слишком быстро для тебя, Роберт?

— Нет-нет.

Мы поднялись на третий и на четвертый этаж.

— На третьем этаже, — сказала Анжела, — жил настоятель монастыря, на четвертом — обслуга и стражники.

Мы поднялись еще выше и вышли на крышу, обрамленную зубцами.

— Видишь, какое смешение архитектурных стилей, — заметила Анжела. — В течение столетий башню много раз перестраивали.

Мы с ней стояли на самом солнцепеке высоко над морем и над островом.

— Здесь я часто бывала, — сказала Анжела, в то время как я навалился всем весом на балюстраду, чтобы снять нагрузку с левой ноги. — Смотри, Роберт, вон там Канны. — Она протянула руку в ту сторону. И я увидел город у моря и склоны холма с многоэтажными «резиденциями».

— Вон там, наверху, мой дом, за группой высоких пальм, — сказала Анжела. — Я люблю это место. И не хочу жить больше нигде. Я знаю теневые стороны Канн. И все равно. Хочу остаться здесь навсегда.

— Я тоже, — кратко откликнулся я.

Солнце отражалось в тысячах окон, и сегодня вдоль берега виднелось особенно много белых парусов — наверное, проходила регата. Боль в ноге стала до того нестерпимой, что я быстренько тайком проглотил несколько таблеток. Но Анжела сразу заметила.

— Что с тобой?

— Ты же знаешь, после еды я принимаю таблетки.

— Это неправда, — сказала она. — У тебя боли, Роберт. Это видно по лицу, Скажи мне, Роберт, пожалуйста. Пожалуйста, Роберт, скажи.

— Да ничего, в самом деле, ничего нет, — сказал я. Но в следующую секунду вынужден был сесть — не мог больше выносить боль.

— Роберт! — Анжела опустилась на корточки рядом со мной.

— Ну ладно, — признался я. — У меня бывают боли. Ничего страшного. Это от курения, говорит врач.

— А где боли — в сердце?

— Нет. В ноге. В левой ступне.

— Сними туфлю.

— Не хочу. Правда, Анжела, сейчас все пройдет. Я…

Но она уже стащила босоножку с моей ноги. И пристально ее разглядывала. Потом начала массировать пальцы и всю стопу своими прохладными сухими ладонями. Нога лежала на ее коленях. Я сидел, прислонившись спиной к зубцам, а она стояла передо мной на коленях и мяла и гладила мою ногу.

— Не надо, — сказал я, — не пугайся, ничего страшного, правда, ничего. Иногда со мной бывает. Врач говорит, это совершенно не опасно. — Так я солгал ей во второй раз, солгал женщине, которую любил.

Анжела сказала:

— Роберт, ты пойдешь к специалисту, к самому лучшему, какой только у нас тут есть. Обещаешь?

— Да.

— Поклянись.

— Клянусь. — Об этой клятве мне еще придется вспомнить.

— С тобой не должно случиться ничего плохого — теперь, когда мы нашли друг друга.

О Боже, это было бы ужасно, это было бы так страшно…

— Ничего со мной и не случится, — заверил ее я.

Солнце палило во всю мочь. Вдали слышался смех тех монахов.

— Если неизбежны боли, если неизбежна болезнь, пусть у меня они будут, а тебя пусть минуют.

— Анжела, — взмолился я, — ну какую ты чушь несешь.

В ответ она приподняла мою стопу, прижалась к ней грудью и продолжала массировать ее, и вдруг я почувствовал, что боль мало-помалу начала ослабевать.

— Уже проходит, — сказал я. — Это всегда быстро проходит.

Но Анжела еще сильнее прижалась грудью к моей стопе и еще энергичнее гладила ее своими прохладными пальцами. И боль в самом деле отпустила.

— Все опять хорошо, да?

Я кивнул и встал.

Высоко над морем и над островом, под бескрайним небом, на крыше древней сторожевой башни, мы обнялись и поцеловались, и нам казалось, что этому поцелую не будет конца. Вероятно, со временем я позабуду все, что случилось со мной в жизни. Но никогда, до последней секунды перед смертью, я не забуду этот поцелуй на раскаленной от послеполуденного солнца крыше крепости на острове Святого Онора, меньшего из двух островов Лерен.

— Это был поцелуй навсегда, — сказал я.

— Да, — серьезно подтвердила она.

— На всю нашу жизнь, — сказал я.

Анжела нагнулась, подняла с пола зеленую бутылку, откупорила ее и дала мне хлебнуть, потом отпила сама, вылила остатки на раскаленные камни крыши и выронила бутылку.

— Для подземных богов, — пояснила она. — Да ты и сам знаешь.

— Да, — сказал я. — Знаю. — И я подумал, что человек может приблизиться к богам, только если он сделает другого человека счастливым, и еще я подумал о цветущем миндальном дереве святого Онора. И сказал:

— Для нас миндаль должен цвести каждый день и каждую ночь.

— Каждый час, каждую минуту, Роберт, и вообще всегда, пока мы живы.

На одном из зубцов я заметил крохотную ящерицу. Она сидела неподвижно, и ее круглые глазки глядели прямо на нас.

24