— Если ты хорошо слушала, мы также говорили тебе, что Майк Ривера — мастер переодеваний, — сердито возразил Нилсон. — Он способен даже выглядеть меньше ростом. Да тебя могли убить, черт возьми! Если бы мы преследовали Майка, ты была бы уже мертва, дура! У него черный пояс по дзюдо, если уж на то пошло! На шее он носит нож! Ты могла быть ранена, убита… — Его одолевал запоздалый страх — это было ясно по его лицу.
Дэйна посмотрела на него — и на Страйкера. Оба глядели на нее. Огромный риск, которому она подвергалась, внезапно сделался ей ясен. Она пыталась взяться за их работу, пыталась быть копом — но она не была настоящим копом. Только сейчас она поняла, что ей здорово повезло. Очень, очень повезло.
Ее била дрожь. Она была так уверена, что это Карла, она была права, она
— О, Хэрви… — И она подбежала к нему.
Потрясенный, он обнял ее и неловко гладил по спине. «Брось, Нилсон, — говорил ему внутренний голос. — Выбрось из головы. Представь, что ее ничто бы не коснулось. Что она не могла быть ранена». Но он не мог: он знал, что это не так. Она теперь зависела от него или как там… он надеялся, что попозже сформулирует это для себя — и как с этим быть.
— Прости меня, — бормотал он. — Я не хотел на тебя кричать. Ты ведь страшно устала, так? Бедная девочка, успокойся. Я отвезу тебя домой. Я стану заботиться о тебе. Все будет хорошо. В самом деле. Все хорошо.
Страйкер смотрел на него — и рассмеялся бы, если бы у него были на это силы. Хэрви Нилсон? Заботится о ком-то? Невозможно. Абсолютно невероятно.
Они сели в машину. Нилсон повез ее в отель, даже не спросив разрешения на отлучку. Страйкер хотел было напомнить ему, что тот все еще на работе, но остановился. Ну его к черту, решил он. Пусть едут. У Хэрви и так будет впереди много проблем.
И работа ведь сделана — не так ли?
Кто-то потрепал его по плечу.
— Лейтенант Страйкер? — Это был местный коп. — Здесь для вас телефонный вызов: парень говорит, это срочно.
Страйкер с трудом поднялся, вышел, сел в патрульную машину. Его трясло. Он взял трубку.
— Страйкер.
Из радиотелефона раздался голос Пински:
— Иисус, Джек, ты должен приехать в госпиталь. Дело в Тосе. — Голос Пински был высоким и отчаянным.
Страйкер почувствовал, как у него останавливается сердце.
— Ему хуже?
Голос Пински стал еще отчаяннее:
— Черт, нет: он требует, чтобы ему выдали штаны. Он хочет домой, а врачи не пускают. Он грозит им судом. Наделал столько шуму… а я всю ночь не спал. Хорошо бы, если бы ты приехал прямо сейчас.
30
Страйкер первый день не носил руку на перевязи — и чувствовал себя уязвимым. Поскольку ему не нужно было нести чемоданы, он надеялся, что Кейт обнаружит рану лишь в постели.
Менее всего он желал сцены в аэропорту.
Вокруг него бурлила та же жизнь, что он видел здесь неделю назад. Люди прощались, встречались, бежали, опаздывая на самолет, приезжали, нагруженные чемоданами. Витал запах лука и гамбургеров, и где-то плакал ребенок. В толпе мелькала форма всех авиакомпаний, такая впечатляющая и официозная на фоне разноцветных пассажиров. Билетные кассы, телетайпы, автоматы клацали и жужжали вокруг него, и слышен был шорох тысяч подошв.
Все были страшно заняты — кроме него.
Подразделение наркотиков вышло на наркоторговцев, и вскоре ожидался большой улов — распространители, снабженцы. «Отец» Фини еще не заговорил. Он заговорит, обязательно заговорит.
Департамент Правосудия занимался деятельностью «Негасимого света», один за другим обрубая его щупальца. Поговаривали о подкомитете Сената, о грядущем большом скандале. Газеты и телевидение еще не взялись за это дело. Но возьмутся, обязательно возьмутся.
Пока же они были заняты Карлой Ривера.
Убийцу полицейских нашли.
Копы могли патрулировать улицы, и одной из опасностей стало меньше — но лишь одной. В городе было по-прежнему много зла. И Страйкеру не терпелось достать это зло. Может быть, после небольшого передыха. Немного отдохнуть он был согласен.
Он чувствовал себя очень одиноко.
Тос все еще оставался в госпитале. Может быть, они навестят его по дороге домой. Там, где ничего не удалось ни врачам, ни Страйкеру, удалось матери Тоса: последовала головомойка — и Тос перестал спорить и начал слушаться. Еще неделя в госпитале — а затем дома, и дела пойдут на поправку.
Он сказал им, что если бы его, Тоса, сразу спросили, он бы все рассказал об Эберхардте, и дело было бы закрыто раньше.
В ответ ему приказали заткнуться и делать лечебную гимнастику.
Пински находился дома, пока еще весь заклеенный и окруженный женой, детьми, собакой (которая все еще умела делать трюки) и запасом книг из библиотеки. На десятом канале показывали, очень кстати, сериал про Шерлока Холмса. Пински был счастлив. Через неделю он должен был приступить к работе.
Нилсон? Нилсон был на каникулах. Смущенный, нежный, как слон, хлопочущий над яйцом, он присматривал за Дэйной. Она позволяла ему заботиться о себе. О большем они пока не помышляли.