Ответственность религии и науки в современном мире

Поэтому я убеждена: «механистический» (partitive) подход в корне противоречит библейскому представлению о личности (курсив авт. – Прим. пер). Священнописатели (и, прежде всего, Нового Завета) жили в разномыслящей среде, возможно, не менее пестрой, чем та, в которой живем мы, но они не придерживались ни одной из тогдашних «модных» теорий. Что для них было более существенно? Во-первых, обосновать целостное представление о личности, во-вторых, доказать, что христианская надежда на вечную жизнь зиждется, скорее, на вере в телесное воскресение, чем на идее бессмертия души, в третьих, показать, что человек раскрывается только в отношениях – в его отношении к Телу Христову и, прежде всего, к Богу.

Такая установка открывает перед современными христианам несколько путей мировоззренческого выбора. Полностью исключить из них дуализм было бы слишком смело, особенно если учесть, насколько влиятелен в христианской традиции. Однако радикальный платоновско-декартов-ский дуализм со свойственным ему представлением о том, что тело не нужно, и более того, мешает полноценной человеческой жизни, несомненно, уходит в прошлое. С другой стороны, столь же неприемлемы для нас примитивные формы материализма, и в первую очередь, тезис о невозможности общения человека с Богом.

Религиозный материализм и богословие

Теперь посмотрим, как религиозный материализм может повлиять на наши богословские представления. Следует оговорить: я рассуждаю как человек, сформировавшийся в западной культуре, и вы вправе не согласиться с моими построениями. Итак, на мой взгляд, религиозно-материалистический подход определенно требует некоторых уточнений. Во-первых, необходимо уяснить, что в тех или иных традициях понимается под «промежуточным состоянием», а еще лучше – отказаться от этого понятия или попытаться его обойти. В частности, стоило бы задуматься, насколько целесообразно утверждать, что некоторые люди пребывают с Богом уже в земной жизни. Это положение очень важно для католиков и кальвинистов; не знаю, какую роль играет оно в православном богословии. Сама я принадлежу к анабаптистской церкви (ее также называют «Церковью братьев»); больше всего мы похожи на меннонитов. Так вот, иногда я говорю студентам, что даже будь у нас, анабаптистов, свои догматы, все равно, без учения о промежуточном состоянии мы как-нибудь бы обошлись. Это, конечно, шутка, но шутка лишь отчасти.

Кроме того, следовало бы признать, что воскресение – это не облачение «раздетой» души в новое тело, а восставление всего человеческого естества к новой, преображенной, жизни.

Безусловно, религиозно-материалистический подход позволяет с неожиданной стороны подойти к самым разным богословским темам. Но начнем с богословия в целом и христианского учения о спасении в частности. Как выглядело бы современное богословие и как могла бы сложиться вся история христианства, если бы религиозно-материалистическая антропология возобладала над дуализмом? Совершенно очевидно, что христианская духовная традиция во многом была бы иной. Например, никто не считал бы, что спасение души – наивысшая цель христианской жизни, а спасается она не иначе как умерщвлением плоти. Как верно отмечают некоторые феминистские богословы, дуалистическая антропология чаще всего оборачивается унижением тела и всего, что телесно. Но об этом позже, когда речь пойдет о христианской духовности.

У представленных вашему суду размышлений о богословии – два источника. Во-первых, они родились из давних попыток понять, как, при общности основных вероучительных положений, различные формы христианства так разнятся друг от друга. Например, принципы жизни Церкви братьев довольно точно описываются нашей исповедальной формулой – «продолжать служение Христа мирно, просто, в единстве». Тем не менее в Фуллеровской семинарии, большинство студентов которой на деле «продолжают служение Христа», очень многие убеждены, что главное в христианстве – это прощение грехов и «жизнь вечная». Вторым источником послужила работа Дэвида Кисли «Священное Писание в современном богословии»[263]. Противоречия между богословскими позициями и подходами к Писанию он объясняет разностью наших представлений о Божьем присутствии в мире и, в частности, замечает, что, пытаясь богословски определить сущность христианства, «мы так или упираемся в идею окончательного, всеобщего, воображаемого суда».