Отвези меня домой

— Так, — сказал он, увидев Егора и его автомобиль, после чего вытащил из кармана штанов пачку сигарет «ЛМ» и прикурил от спички — Машину покрасил? Это хорошо. Давно пора. А почему ко мне не обратился?

Егор молча ухмылялся снизу вверх.

— И отрихтовал, — заключил Володька, завершив осмотр. — Хорошо отрихтовал, однако. Где делал, у Армена, что ли?

Егор отрицательно покачал головой, не отпуская с лица загадочную, как ему казалось, полуулыбку.

— А чего ты вообще там стоишь? — удивился наконец старый друг. — Заходи.

Дверь Егору открыла семилетняя Сашенька и очень крупный, добродушный и умный сенбернар по имени Дружбан.

— Здравствуй, Сашенька! — радостно сказал Егор. Он любил детей своего друга, поскольку своих детей, которых тоже можно было бы любить, у него не было. — Здравствуй, Дружбан.

— Здравствуйте, дядя Егор, — сказала Сашенька и отступила в глубь прихожей, давая гостю войти. — Давно вы у нас не были.

— Дела, — лицемерно вздохнул Егор и вошёл.

И тут же на грудь Егору легли тяжёлые лапы, — Дружбан, которого он знал со щенячьего возраста, выражал таким образом свою радость от встречи.

Егор потрепал собаку за ушами, осторожно отстранил, снял туфли и прошёл в комнаты.

Они сидели с хозяином в креслах за низким длинным журнальным столиком в гостиной, лопали вкуснейшие, только что нажаренные Надей котлеты с чёрным хлебом и запивали всё это дело крепким горячим чаем. Владимир Четвертаков, так же, как и Егор Хорунжий, признавал чай только свежезаваренный, очень крепкий и сладкий. Иногда с лимоном. «Из несвежего чая, — объяснял он желающим, — весь полезный микроб уходит».

— Ну, рассказывай, что ли, — не выдержал Володька, когда котлеты были съедены и друзья закурили.

— Ты не поверишь, — предупредил Егор.

— Это уж моя забота… Кстати, отлично выглядишь. Посвежел как-то, помолодел… по-моему, даже поправился. Пить, что ли бросил?

— Да не то, чтобы бросил… — пожал плечами Егор. — Хотя два дня уже не употреблял, это верно.

— Два дня для такого дела и в нашем возрасте маловато, — авторитетно заявил Володька. — Это в двадцать пять двух дней хватало. Даже ещё в тридцать. А теперь неделя нужна, как минимум.

— Смотря сколько времени перед этим пить, — охотно включился в тему Егор. — Ежели, скажем, дня три-четыре, то, пожалуй, действительно недели хватит.

— Сколько времени, — сказал Володька, — и в каком количестве и, разумеется, качестве. Хотя мне уже ничего не помогает — хоть пей, хоть не пей… Старею, видать. Утром гляжу в зеркало и думаю: «Ну и рожа у тебя, Шарапов!»

— Брось, ты ещё крепкий старик, Розенбом!

— Вот именно, что старик…

Егор внимательно поглядел на друга. На старика Владимир Александрович Четвертаков похож не был. Был он похож на полного сил сорокалетнего мужчину в самом соку, каковым, впрочем, и являлся.

— Хандришь, — заключил Егор. — Сейчас я тебе расскажу свою историю, и ты про всякую хандру, а также сплин, тоску и депрессию забудешь надолго.

И Егор рассказал. С самого начала.

Друг Володька слушал не перебивая. И хотя ироническая усмешка не сходила с его лица на протяжении всего рассказа, по особому блеску тёмно-карих, почти чёрных, глубоко посаженных Володькиных глаз, Егор понял, что история заинтересовала его друга.

— И вот я у тебя, — закончил он и закурил. — Что скажешь?

— Что скажу… — Четвертаков запустил длинные крепкие пальцы в свою жёсткую, уже с заметной проседью чёрную шевелюру, взъерошил волосы, потом снова их пригладил и уставился на Егора пронзительным взглядом. Егор спокойно выдержал атаку.

— Врёшь, — убеждённо заключил Володька. — Причём совершенно не понятно зачем. Заработал денег, отрихтовал и покрасил свой тарантас, лобовое стекло сменил… хвалю. Но врать-то зачем?

Егор улыбнулся.

— Пошли прокатимся? — вкрадчиво предложил он.

— Вот интересно, — задумчиво проговорил Володька. — Что ты будешь делать, если я соглашусь?

— Пошли, пошли, — Егор поднялся с кресла. — Надевай рубашку, штаны и пойдём.

— Штаны на мне уже есть, — гордо сообщил Володька и, подумав, зловеще добавил. — Ну ладно, сам напросился.

На улице Володька долго ходил кругами вокруг сверкающего гладкими синими боками «жигулёнка», присматривался, приглядывался, притрагивался и даже, кажется, принюхивался. Осмотрел колёса, заглянул под днище и потребовал открыть капот, что Егор с готовностью исполнил, наслаждаясь в душе производимым впечатлением.

Когда Володька опустил крышку капота и поднял голову, недоверчивую иронию на его лице давно сменило выражение озадаченности пополам с какой-то детской обидой.

— Шутки шутим, значит, — пробормотал он, усаживаясь за руль. — Садись давай, покатаемся.

И они поехали кататься.