Отыгрывать эльфа не просто. Дилогия (СИ)

«Эх, Федя ты мой, Федя… — привычным жестом погладил штурвал реверса, уже отполированный мозолистыми руками за долгих семь лет работы. — Да если б не семья, рванули бы мы с тобой, Федька, да к нашим… Эх, правда, не прорвались бы, но хоть пару стрелок с корнем вывернули бы…» Бросил еще один взгляд на откляченный от пышущего жаром котла гансов зад, расплеванную подсолнечную шелуху… «Припекат тебе… — подумалось с ехидством. — У, изверг! Коромыслом тебя да через три прогиба! Хозяева жизни чертовы, нагрузили состав так, что еще чуть-чуть — и песочницы открывать придется, из-за того что колеса вхолостую проворачиваться будут. Вместо полутора тысяч тонн, ну край — двух тысяч, все три загрузили. Даже по ощущениям ползем как беременные черепахи. Да и с такой загрузкой дровами-то не особо потопишь. Эт тебе не донбасский уголек. Поленья сыроваты, да и торф этот чертов…»

Кое-как сдержавшись от плевка, Петр бросил взгляд на Семеныча, покрытого бурым налетом торфяной пыли. Чуток сдобренный опилками и разукрашенный «индейскими» узорами от потеков пота, старый друг и уж пять лет как сосед с чертыханием шуровал ломом в колосниковой решетке.

— Семеныч, нешто так хреново?

Начало ответной фразы кочегара на русский письменный можно было перевести только частично из-за ее большой экспрессии и сочности используемых образов.

— …Мать! Всем наш Федька хорош, но за колосники я бы конструктору руки да повыдергал. На «овечке» и то получше было. Ведь пока на угле идем — все как на мази. Ни пригара тебе, ни шлакования. Да и стокер сам собой уголек в топку кидает. А с дровами или с торфом этим чертовым хоть не связывайся. Мало того что лопатой намашешься или поленьями накидаешься. Так от них хоть каждых верст десять колосники чисти — все равно забивается, сволочь! — Сдув губами каплю пота, зависшую на кончике носа и стоически сопротивляющуюся силе тяготения, кочегар подцепил висящий на выступающем из стены будки крюке чайник и с громким бульканьем глотнул прямо из носика. После чего направил тонкую струйку воды себе прямо на лицо и с удовольствием отфыркался. — Да еще эти вот… только разогнешься отдохнуть, тут как тут, глаза мозолят. Хорошо хоть, в кабину не суются, запачкаться, наверное, боятся, немчура клятая…

Тирада кочегара была прервана громким обиженным лязгом сцепки и грохотом обвалившейся в тендере поленницы.

Пол паровозной будки внезапно затанцевал под ногами, и выпущенный из рук кочегара чайник жалобно задребезжал по металлическому настилу. Вцепившийся в штурвал реверса машинист выглянул из бокового окошка кабины и на секунду застыл, пораженный увиденным.

Стопятидесятитонный паровоз мелкой лодчонкой болтало в странном подобии боковой качки. Взгляд Петра Сергеича скользнул вдоль поручней боковой площадки, с легким злорадством обогнул обливающегося кровью немца, приложившегося о поручень лицом и явно распрощавшегося с парочкой зубов. Паровоз казался островком спокойствия в пустившемся в дикую пляску окружающем мире. Скрипя колесными тележками, жалобно брякая сцепками, перегруженный эшелон переваливался по поплывшему волнами железнодорожному полотну. Ровный гул огня в топке сменился каким-то диким подвыванием, и распахнувшиеся при очередном толчке створки выпустили внутрь будки облако дыма и искр. Взгляд Сергеича, намертво вцепившегося руками в штурвал и проем окна, проследил за уходящими вдаль нитками рельсов. Отблеск полуденного солнца, летящий от отполированных колесными парами головок рельс, позволил опытному глазу старого машиниста моментально оценить приближающиеся неприятности. Да что там неприятности… Состав сам, пыхтя седыми усами пара, приближался к участку дороги, пошедшему волнами. В общем, картина для типичного обывателя не казалась такой уж страшной: небольшое проседание полотна, практически не заметное на первый взгляд. За ним ещё одно, теперь уже на другую сторону, и ещё… ещё… ещё…

Зажигательная джига взбесившегося железа, короткий и скомканный танец — танец бессилия. Протанцевав на колесных парах и наконец с жалобным грохотом соскочив со ставших предательскими ниток рельсов, паровоз тяжелой тушей вспахал насыпь. Вздымая фонтан вдруг ставшей похожей на жидкость земли, он с натруженными стонами сминаемого железа продирался вперед, влекомый инерцией и подталкиваемый в тендер покорно последовавшими за ним цистернами.

На небольшом пригорке примерно в полукилометре от железной дороги лежали два покрытых гарью и волдырями человека и с опустошенным видом рассматривали расстилающуюся перед ними панораму. Баюкая левую руку, кое-как перетянутую оторванным рукавом и белеющую сахарным осколком кости, виднеющимся из открытого перелома предплечья, один тихо, сухим шепотом, произнес:

— …!