Отыщите меня

А голод и смерть еще вольней бродили по городу, как будто хотели унести с собой всех до единого его жителей. У Рудика от голода появились боли в голове, под лопаткой и в груди. Как ни глотаешь беспрестанно слюну, а наглотаться не можешь. Очень пересыхает во рту. Сначала хотелось шнырять и рыскать собакой, чтобы найти хоть какой-нибудь кусочек пищи, но потом это желание пропало. Рудик перестал думать о хлебе и больше ни разу не ел во сне. Стало безразлично, есть пища или нет ее, вкусная она или несъедобная. Постепенно резкая головная боль прошла, только стучало в висках и ломило затылок. Тяжесть и вялость во всем теле. Предметы перед глазами расплывались. Состояние такое, как будто погрузился в воду и открыл там глаза. Воздух заполнен какими-то мелкими снежинками, которые не исчезают, даже когда зажмуришься. Голова постоянно кружится, и поташнивает. Все время клонит ко сну, тянет в забытье. Сил нет ходить, хочется присесть или прилечь. Исчезли и страх и боязнь, ничто уже не радовало, но и ничто не пугало. Люди говорили только шепотом, не всегда разобрать можно и расслышать. Все видится вдалеке или издалека…

Тетя Клава опять сердилась на маму, бранила ее, что она совсем раскисла и будто притворяется сильно больной. Мама не оправдывалась, но все же просила прощения, словно в самом деле обидела чем-то тетю Клаву. Ополченец-музыкант убеждал кого-то в подъезде, что голод — самая настоящая болезнь, такая же, как холера или тиф, и никакие лекарства уже не помогут больному. Маме становилось совсем плохо. Немного поест, и ее тут же вырвет. Однажды утром неожиданно тетя Клава сварила мясной суп, и по квартире разнесся очень ароматный запах бульона, как будто ожила довоенная общая кухня. Этим супом тетя Клава кормила только маму, а косточки и маленькие кусочки мяса давала Рудику и другим детям. Горячий бульон мама ела с кончика ложки, и у нее даже щеки стали розовыми. Тетя Клава сама кормила маму, была очень довольна и шутила, рассказывая веселые истории, хотя в городе ничего веселого не было, а царило одно только горе. Еще тетя Клава кормила этим бульоном соседку, которая после смерти дочери стала сходить с ума.

Тетя Клава поспевала всюду. Мама не поправлялась и по-прежнему оставалась в постели. Другие комнаты были уже не жилые, их затянуло паутиной. В дальнем темном углу коридора в последние дни сидела на корточках соседка с гуттаперчевой куклой. Нерасчесанные седые ее волосы растрепались, глаза были безумными. Она бормотала какой-то сумбур. Часто звала свою умершую дочь, при этом плакала, причитала и пела одновременно. Потом ни с того ни с сего принималась ругать отборными словами тетю Клаву, как будто та перед ней в чем-то виновата. Во время одного из приступов упомянула про кота Леньку и какой-то суп.

— Живодерка! — визжала вслед тете Клаве обезумевшая соседка. — Это ты сожрала мою дочь! Шкуру сняла и сварила! Будь ты проклята, людоедка, навсегда!

Тетя Клава отмалчивалась и сумасшедшую не успокаивала. В одну из ночей соседка ушла, и утром тетя Клава, взяв с собой Рудика, долго искала ее. Они внимательно осмотрели двор и все подъезды, но нигде не нашли бедную женщину. В полдень у железной ограды заметили маленький скрюченный комочек, подошли, там лежал человек, наполовину засыпанный снегом. Тетя Клава варежкой отряхнула снег с лица, но это была не соседка, а мертвая старушка из дворницкого подвала. До войны Рудик часто ее видел на скамейке, она вязала шерстяные носки. Тетя Клава отправила Рудика в дом, а сама пошла просить у кого-нибудь помощи, чтобы увезти отсюда старушку. В квартире еще на одного человека стало меньше, седая соседка не вернулась, где-то пропала. Мама все так же лежала в постели и смотрела на дверь, чего-то ждала, как будто в комнату ещё кто-то может войти, кроме тети Клавы.

С большим усилием спросила:

— От папы больше ничего не приходило?

— Нет, — ответила ей тетя Клава.

Мама вела себя спокойно, ничего не просила и со всем, что ей говорили, соглашалась. Смотреть на нее было тяжело.

Как-то поздно ночью после дежурства тетя Клава принесла радостную весть об эвакуации на Большую землю, потом добавила, что надо вспомнить родственников в тылу, их адреса. Мама ничего не помнила, а может, просто не было никаких родственников. Тетя Клава перебирала в памяти всех своих родных, близких, знакомых, рылась в старых блокнотах и рассматривала толстые альбомы с фотографиями. Наконец нашла в своих бумагах адрес каких-то Шориных, то ли дальних родственников, то ли просто хороших людей. По ее рассказам, они жили где-то в Сибири или на Урале.

— Мы все втроем к ним поедем, — говорила маме тетя Клава. — Они живут совсем недалеко от реки Камы. Там очень хорошо, и люди они замечательные, примут нас как своих и самых близких… — Потом вдруг весело запела:

Город на Каме,
Где — не знаем сами…
Город на Каме, на матушке-реке,
Не достать руками, не дойти ногами…

Песня показалась Рудику совсем не веселой, а, наоборот, даже грустной.