Отыщите меня

Многие перебывали в карцере. Правда, хитрый Королер умел выкручиваться, отлынить. Месяц назад Севка работал с ним в лесопилке, что за цехом пилорамы. Отпиливали неровные хвосты досок и горбылей, которые не принимались в столярку, а шли на дрова. Столярка тут, пожалуй, самый главный цех всего производства. Там вырезали и делали заготовки обыкновенных ученических и канцелярских линеек, а потом уже доводили до единого стандарта. В месяц выпускали тысячами, а в год, может быть, миллионами. Грузили в вагоны и отправляли в разные концы света. Доски после лесопильного переносят в сушилку, обрезки складывают штабелями рядом с рельсами, по ним таскают вагонетку с отходами. Королер работал всегда плохо. Он ленивый, хотя дергать пилу с малой разводкой для любого муторно и тяжело. Полное имя его Леонард, короче Лерка, а фамилия Королев, так и родилась здесь кличка Королер. Настоящее имя его помнили только воспитатели колонии. Маленькой острой мордочкой Королер походил на зверька. Он и в самом деле огрызался, как хорек, только укусить зубы не доходили. Брехун он и хвастун самый отменный, единственный такой на весь барак, почище барона Мюнхгаузена намелет чепухи. Даже про срок свой в колонии наврал с три короба, Хотя всем известно, что дали ему пять лет за групповое воровство, два уже отбыл, и еще три года осталось.

— Вздоху мне тут мало, натырилось позарез, — скалился и морщился Королер. — Воля из меня рвется, свободы треба…

Мастак болтать языком, слушать неохота.

Из-за узкой разводки зубьев пилу под конец заедает, тянешь за ручку изо всех сил, а мочи маловато. Работа мозольная, плечи и руки за смену устают и болят, ноет мокрая спина, ломит поясницу. Перекур устраивали за водокачкой, чтоб на глаза не попадаться охранникам и надсмотрщикам. Курили крепкий самосад, который за пайки покупали у лагерных фраеров. Табак им удавалось в передачах с воли получать и от корешей из охраны. Дороже табака ценилась бумага, поэтому часто самокрутки делали из сухих кленовых листьев, благо молодых деревьев на территории хватало. С Королером одной самокруткой на двоих обходились. Он докуривал до самого кончика, бросал окурок и сквозь зубы едко плевал. После перекура не засиживались, а снова брались за пилу, чтобы норму не запороть, не получить штрафного начета или карцера. Работать Королер не спешил, отлынивал, балагурил и выдумывал разное баловство. Однажды взял пилу и стянул друг к дружке рукоятки. Упругое полотно изогнулось луком, напружинилось, казалось, что вот-вот лопнет. Королер лукаво нацелился на Севку:

— Слабо?

— Пошел ты! — Не хотелось его задорить.

Но Королер вдруг отпустил одну рукоятку. Пила с визгом взметнулась, деревянной ручкой сильно ударила в лоб и сбила Севку с ног. Королер громко расхохотался и помог встать.

— Чего за лыбился, паскуда!

— Да у тебя, Сивый, рогатый фингал! — продолжал смеяться Королер.

Действительно, на лбу вскочила твердая шишка и больно стянула кожу. Оба растирали ее ладонями, потом залепили мокрым листом. Но скрыть шишку, конечно, не удалось даже под лагерной береткой. После ужина Севку допрашивал старший воспитатель:

— Как бы ты ни запирался, Севмор, но всякому очевидно, что это произошло в драке. Где, когда и с кем?

— Упал и ударился.

Этой выдумке не поверили, за что и отправили в карцер. Даже за малую драку наказывали пятидневным карцером, за поножовщину долго держали на строгом режиме в штрафном бараке, фраерам набрасывали срок.

Так Севка отсидел ни за что пять суток в карцере на баланде, хотя по справедливости там должен бы быть Королер. Севка отбыл назначенный карцерный срок и снова, как заведенный механический солдатик, встал на линейный режим. Все равно лучше так, чем в карцере. Севка на любую работу согласен, лишь бы не сидеть одиноко без дела в четырех сырых стенах и одним окном у потолка с решеткой. На шлифовке линеек шкурка всегда разогревается и чуть пальцы не обжигает, легче штампы ставить и передавать готовую линейку приемщику. Черная краска, а чаще тушь кажутся синими, уложи по точности линейку, дави педаль, нажимай без суеты рычажок, и тогда ровными штрихами ложатся деления, обозначаются цифры, в овальном кружке клеймо из четырех букв — «ДТВК». В клейме нет ничего загадочного. Ярлык, знакомый здесь каждому, начальные буквы раскрывают обыкновенные слова — «детская трудовая воспитательная колония». Разметки и штампы ставить поднаряжали угодников и подхалимов, реже передовиков. Одна неделя как-то досталась Севке. Но за эту милость заплатил бригадиру паек дневной, как, впрочем, и другие пятнадцать огольцов. Многие выносили флаконы с тушью для наколок, с кем-то менялись, кого-то снабжали из страха. Накалывались по ночам, одни по обязаловке, другие добровольно, третьи сами, за приплату. Раздетые до кальсон в бараке хвастались друг перед другом татуировкой, маячили при слабом свете, как разрисованные туземцы.