Отзвуки войны. Жизнь после Первой мировой

Царя мы тоже не видели, как аннексию и контрибуцию, но никто и не тащил тогда за голову показывать, головы наши все-таки держались на плечах.

Вот я спрашиваю: «Ну, кто же этот третий, совершивший столь великое зло?»

Большевики, настоящие, идейные явно тут не при чем, и буржуям тоже незачем переставлять прицел на святыню. Знаю, что будут указывать на евреев, – тоже вздор! А уж за немцев я буду горой стоять: немец будет разрушать только в интересах высшей целесообразности.

Кто же этот третий разрушитель, переставлявший прицел пушки на святыни наши – так и не догадаетесь? А я уже давно догадался.

Русский он, русский, друзья мои, самый настоящий русский… человек… – тьфу, тьфу! – не человек, а вот тот самый с хвостиком в нижней части иконы.

Они, большевики-то, и тянутся приложиться к ручке Божьей Матушки, но где им достать, маленьким большевикам, великой, уму непонятной святыни.

Мы тоже изморились на службе, несчастные, измученные русские люди, не могли поднять большевика до Божьей Матери и сказали:

– Поцелуй Боженьку под хвостик!

Большевики поцеловали – и вот уже двенадцатый день на троне сидит Аваддон.

* * *

9 ноября. День прошедший, тринадцатый день сидящего на троне Аваддона, отмечаю как день всеобщей голодовки: так похоже на сиденье в тюрьме, так похоже все на голодную забастовку. Сосед мой, художник, все время войны и революции писал картину, теперь он сказал:

– Нет, не могу!

На улице зазимок, в комнате от снега светлей. Бывало, радуешься, вспоминаешь провинцию, где при первом снеге говорят:

– С обновкой, с обновкой!

Теперь тупо думаешь о голодной и разутой армии и о каких-то блуждающих корпусах. Время от времени приходит с фронта корпус для освобождения Петербурга и, постояв вблизи, куда-то уходит. Блуждающие корпуса напоминают мне слышанное в детстве про умирающую женщину загадочное: «У нее блуждающая почка!»

Так похоже теперь на умирание близкого человека: мать умирает. Съехались наследники, близкие и самые отдаленные родственники. Знают, что завещание сделано без нотариуса и двух свидетелей. Кто любил покойную, стремится не довести дележ до суда, кто с боку-припеку всячески поселить раздор: любящих мало, их деятельность ослаблена внутренней необходимостью быть пристойными при кончине, горе не дает думать о наследстве, и все дело у тех, кто с боку-припеку.

Посетил меня клоп с папироской в губах, стал разговаривать о политике: все клопы замечательные политики. Признает огромное мировое значение за большевистским переворотом.

– Россия, – сказал он, – со всеми своими естественными богатствами представляет колоссальное наследство. Большевики разорвали завещание, спутали все расчеты и вызвали мировой передел. – И прибавил о значении кусающихся насекомых вообще: – Велик ли клоп, а укусит ночью и громада-человек просыпается.

На октябрьское восстание гарнизона у меня устанавливается такой взгляд: это нападение первого авангарда разбегающейся армии, которая требует у кого-то мира, тепла и хлеба. Поистине их гонит сила вещей, и все эти страшные большевики не больше, как страшная сила вещей.

Из керосиновой очереди приходит моя хозяйка и сообщает свою очередную новость:

– Ленин хочет объявить Германии войну.

Причины – дерзкий ответ Вильгельма большевикам на их предложение всеобщего сепаратного мира. Хозяйка видела двух матросов Балтийского флота, и они будто бы сказали: «Будем драться до полной победы!»

Этот героизм напоследок – очень русское явление, у горьких пьяниц и всяких пропащих людей он выражается словами: «А захочу, и буду хорош!» К сожалению, этот героизм напоследок не имеет почти никакого значения в современной войне, и я предпочел бы ему обыкновенное состояние честного человека: пока не поздно сознать свою ошибку и пойти искренно навстречу свободе выборов в Учредительное собрание.

Признаюсь, что мало верю в Учредительное собрание, но я сам смотрю на него как на последний уговор делящихся наследников, разделиться полюбовно и не доводить до суда, то есть нашествия варягов.

Сейчас на улице, я слышал, недурно по этому поводу говорил фельдфебель. У юного красногвардейца случился непорядок с затвором винтовки. Старый фельдфебель разобрал части и, складывая их, поучал юнца по уставу:

– Винтовка есть оружие для защиты от неприятеля.

– А кто наш враг, – спросил кто-то у фельдфебеля, – казаки, или большевики, или немцы?

Фельдфебель невозмутимо отвечал по уставу:

– Казаки есть конница.

Вот жаль, не помню, как это он выражал точно словами устава основную мысль, что казаки не могут сражаться без пехоты. И потом долго о том, что такое пехота и, с другой стороны, о красногвардейцах тоже с технической стороны. Так, читая по уставу, он доходил до изображения сражения между казаками и красногвардейцами. С напряженным вниманием слушает публика речь фельдфебеля, стараясь понять, на чьей стороне и чем все это по его воинскому уставу должно кончиться. Выходит так, что и казаки одни не могут, и получается полный тупик. Тогда вдруг фельдфебель говорит:

– А протчие державы…

Все объяснилось: прочие державы придут разнимать казаков и красногвардейцев.