Отзвуки времени

Рита поставила посылку на ступеньки и пошевелила затёкшими пальцами.

Мужчина улыбнулся:

— Ни то, и ни другое. Учительнице! Если бы не она, то сидел бы я сейчас на нарах и хлебал баланду, или давно умер. — Ему явно хотелось выговориться. — Когда меня поймали на вокзале, мне было десять лет, и я не умел ни читать, ни писать. Можете себе представить?!

— С трудом, — призналась Рита. — У нас ведь всеобщее образование, а в советские времена и вовсе не было безнадзорных детей.

Казалось, мужчина обрадовался её утверждению и петушисто вскинул голову:

— Ещё как были! Только о них не очень распространялись. Нет, в первый класс я ходил и буквы успел выучить, а потом мои родители развелись, запили, устроили пожар, а мать… — Он махнул рукой. — В общем, сбежал я от очередного бати и стал шляться по стране. То к цыганам прибьюсь, то в какой-нибудь деревне у сердобольных старух переночую, летом в шалаше хорошо, а зимой на чердаках места хватало. Так и скакал безумным зайцем, пока милиционер за шкирку не схватил.

— Вас отправили в детский дом? — живо поинтересовалась Рита, с ужасом представив, что подобная судьба могла ждать Лину.

— Да нет, матери вернули. Она к тому времени вроде как за ум взялась, на работу устроилась, да только со мной справиться уже не могла. Помню, она жарит яичницу, а я смотрю на неё и кулаки сжимаю, потому что завтра надо в школу идти, в третий класс, а я половины букв не помню.

Он рассказывал так живо и интересно, что Рита заслушалась. Мужчина расстегнул пуговицы на пальто и задумчиво посмотрел в лестничный пролёт, словно вытягивая с первого этажа нить воспоминаний:

— Да, так бы я и пропал. Ну, может, дотянул до профтехучилища или скатился в воровскую среду, если бы в наш класс не определили новенькую учительницу. Молоденькая, толстенькая, глаза как пуговицы, нос картошкой. Она была строгой, и отстающие ученики её сразу невзлюбили. А я был сорвиголова, прошедший огонь и воду, мне палец в рот не клади. И у меня с Зоей Александровной началась форменная война на выживание, а для подкрепления я сколотил банду из пяти таких же двоечников, как я. Стыдно вспоминать, что мы творили: и крысу в коробочке на учительском столе оставляли, и пуговицы с пальто срезали, а Колька Привалов однажды вылил ей в чернильницу пузырёк рыбьего жира! Мы, знаете ли, ещё чернилами ручки заправляли.

На первом этаже хлопнула дверь, раздался топот ног, ещё один хлопок, и снова всё смолкло. Мужчина прислонился к стене у проходного балкона и усмехнулся:

— Иногда я думаю, что будь я на месте той учительницы, то скрутил бы хулиганов в бараний рог и сдал в милицию. А она ничего, держалась, делала вид, что не замечает наших выходок. И тогда мы решили пойти на штурм класса и разрисовать портреты писателей на стенах. Для набега мы выбрали воскресенье и загодя, в субботу, а тогда субботний день был рабочим, незаметно откинули крючок с запора у форточки. Без особых проблем мы, тощие десятилетние недокормыши, залезли на дерево, а оттуда один за другим рыбками нырнули в класс. Особенно радовался тихий и забитый Вовка Кузьмин по кличке Кузя. Наверное, в тот момент он почувствовал себя матёрым ворюгой, потому что немедленно уселся за стол учительницы и свернул самокрутку из промокашки классного журнала.

Лично я решил, что наилучшим хулиганством будет накрошить на сиденья парт толчёного мела, а ещё один пацан — Петька Некудыкин — натирал доску хозяйственным мылом.

— Зачем? — сделала удивлённые глаза Рита.

Мужчина ухмыльнулся:

— Вот что значит современная молодёжь! Простых вещей не знаете. Если доску натереть мылом, то мел проскальзывает и не пишет. Между мной и вами приблизительно двадцать пять лет, а на самом деле целая эпоха.

— Действительно, — согласилась Рита и быстро спросила: — А что было дальше?

— Дальше было то, что повернуло нашу жизнь на другую дорогу. Помните, как в сказке у камня на распутье?

Рита кивнула.

— Вот и у нас с друзьями так произошло. — Мужчина хлопнул ладонью по перилам. — Зоя Александровна вошла в класс тогда, когда Кузя понарошку докуривал папиросу из промокашки, а Колька Привалов писал на двери маминой помадой «училка дура».

Сказать правду, мы испугались до икоты. Тогда в школах было очень строго с дисциплиной: и исключить могли, и в колонию отправить, но самым жутким был вызов на ковёр к директору. На нервной почве Кузя засунул остатки промокашки в рот и судорожно проглотил. Колька Привалов перекладывала помаду из руки в руку.

— Ты хочешь покрасить губы, Коля? — ласково спросила Зоя Александровна, и Колька оцепенело кивнул головой, как загипнотизированный.

С одного взгляда оценив обстановку, Зоя Александровна вставила ключ в замок и заперла класс, чтоб мы не убежали. Хотя бежать, в сущности, было некуда — школа закрыта, в коридорах пусто, а на входе вахтёр дядя Яша. Ученики уважали его и побаивались, потому что дядя Яша имел деревянную левую ногу и наколку-якорь на правой руке.

— Ну что, друзья? — Зоя Александровна поочерёдно оглядела нас с ног до головы, и под её взглядом мы сами собой построились в шеренгу.