Овечка в волчьей шкуре

— Да. — Я кивнула. — Видишь ли, пожизненный срок или любой другой, решает суд. Очень сомневаюсь, что кто-то, например ты, всерьез желает, чтобы я предстала перед судом.

— И после этого ты хочешь убедить меня в том, что ничего не помнишь? — Он поднялся с кресла и, перегнувшись через стол, заглянул мне в глаза.

— Память — странная штука, — пожала я плечами. — Иногда воспоминания приходят в самый неожиданный момент.

— Это что, угроза? — засмеялся Вадим, и я в ответ тоже засмеялась.

— Ты в самом деле думаешь, что я могу кому-то угрожать?

После этого разговора наши отношения заметно ухудшились. Теперь целыми днями я сидела в комнате в полном одиночестве, Вадим заходил на несколько минут, обычно утром, с вопросом: «Как ты себя чувствуешь?» Охраны в доме прибавилось, пищу мне теперь приносил охранник, а дверь запиралась на ключ. Впрочем, эти предосторожности носили скорее демонстрационный характер, вряд ли кто-то всерьез верил, что я смогу покинуть дом, я-то уж точно не верила.

Прошло три дня. Утром Вадим вошел без стука и с порога сказал:

— У тебя максимум неделя.

— На то, чтобы вспомнить? — хмыкнула я.

— Именно. Лучше тебе поторопиться и не испытывать чужое терпение.

Я попросила книг, мне отказали, телевизор отсутствовал, и выходило, что моя комната — та же камера-одиночка, правда, с прекрасным видом из окна, а это дорогого стоит. Видом я и наслаждалась, сидя в кресле и размышляя. Может, они считали, что одиночество и безделье для меня наказание, а вот я особых неудобств не испытывала, мне было над чем подумать.

Неделя прошла, Вадим не появлялся, и все словно забыли об ультиматуме. В тот вечер я легла поздно, а заснула почти сразу же, и мне вновь приснился сон: лестница, комната наверху, но в этот раз я смогла как следует разглядеть холл и резные перила. Я видела мельчайшие детали, испытывая странное удовлетворение, как будто это было очень важно для меня. Поднялась по лестнице, вошла в комнату, огляделась, не включая света, и вздрогнула… Кто-то положил руку мне на плечо. Я проснулась и тут же зажмурилась, мне светили фонариком в лицо.

— Вставай, — сказал Вадим.

— А что за нужда в фонаре? — удивилась я. — У нас что, свет выключили?

— У тебя три минуты на то, чтобы одеться.

Я оделась быстрее, трое вооруженных мужчин, не считая Вадима, бдительно следили за этой процедурой. Затем на меня надели наручники.

— Не хочешь объяснить, что происходит? — все-таки задала я вопрос.

— Я просил не испытывать чужое терпение, но ты не вняла совету.

— И что теперь?

— Скоро узнаешь.

Возле дома нас ждал микроавтобус, шторы на окнах опущены, охрана расположилась по обеим сторонам от меня, Вадим сел напротив. Очень может быть, что меня пристрелят в каком-нибудь безлюдном месте, но если честно, я в это не верила.

Тяжелые ворота раздвинулись, и микроавтобус выехал на асфальтированную дорогу, в лобовое стекло я видела, как свет фар рассекает темноту ночи. Вадим наблюдал за мной из-под полуопущенных ресниц, симулируя легкую дрему, меня это позабавило, и, решив не оставаться в долгу, я устроилась поудобнее, закрыла глаза и в самом деле вскоре уснула.

Машина резко затормозила, а я, открыв глаза, сонно посмотрела вокруг. По-прежнему было темно, ехали мы полчаса, не больше, а где находимся в настоящий момент, не разглядеть.

— Приехали? — зевнув, спросила я Вадима, он не ответил. Боковая дверь микроавтобуса распахнулась, показался мужчина в камуфляже и маске, внимательно посмотрел на всех по очереди и удовлетворенно кивнул. После этого мы покинули микроавтобус.

При свете прожектора я смогла увидеть деревянный одноэтажный дом под шиферной крышей, какие-то хозяйственные постройки, забор, прямо за ним начинался лес. За моей спиной ворота, песчаная дорога вилась между высоченных сосен, впрочем, видела я это несколько секунд, ворота закрыли, и теперь любоваться я могла двором с микроавтобусом в центре, резным крыльцом и колодцем справа, ближе к забору. Вне всякого сомнения, это загородный дом, а чтоб пристрелить человека, совершенно необязательно тащить его в обжитое место.

Один из охранников легонько толкнул меня в плечо и сказал:

— Пошли.

Мы поднялись на крыльцо, а мне вдруг пришло в голову, что происходящее отдает дешевым боевиком.

Дом внутри казался больше, чем снаружи, меня провели узким коридором в комнату без окон, охранник кивнул на кровать в углу, но наручники не снял. Как видно, режим содержания решено было ужесточить.

В комнате, кроме железной кровати, застеленной армейским одеялом, в одном углу находился умывальник, в другом унитаз за ширмой. Обстановка, близкая к спартанской. Дверь за мной закрылась, и ключ дважды повернулся в замке.

В этой самой комнате я провела что-то около двух суток, точнее определить затрудняюсь, меня четырежды кормили, надо полагать, утром и вечером. В двери было проделано узкое окошко, с той стороны запиравшееся на щеколду. Оно открывалось, я протягивала руки, наручники защелкивались на запястьях, и я получала свою миску с едой. С моей точки зрения, все это было страшно глупо, но высказываться я не спешила.