Читаем Овертайм полностью

Имела ли значение для победы «Детройта» в Кубке Стэнли конкретно «русская пятерка»? Или в конце концов мы растворились в команде и уже было не важно, где играет Федоров, где я, с кем Ларионов — мы просто бойцы «Ред Уингз»… Но по статистике во всех матчах, за исключением последнего, если русские забивали, команда выигрывала. И так получилось, что в тех играх, где «Детройт» уступил, русские не забивали. Думаю, и на стиль «Детройта» мы повлияли. До нас существовал вопрос: могут ли русские вообще рассматриваться на уровне американских звезд НХЛ, которые способны решать судьбу Кубка Стэнли? Достаточно ли у них характера, мастерства? Ну, с мастерством вопрос, прямо скажем, несправедливый, мастерства всегда хватало. А вот достаточно ли духа, чтобы биться в таком марафоне, как Кубок, — вопрос не случайный, потому что это действительно марафон: выиграть четыре серии, два месяца находиться на пике своей формы — для российского игрока чуждое понятие. Раньше нас готовили к определенному турниру, допустим, к чемпионату мира, но там другая психология игры: проиграешь всего лишь раз — и до свидания. А здесь каждая серия — несколько матчей, которые нужно выдержать. Ощущение такое, что второй раз пройти серию невозможно. Но опять поднимаешься, чтобы совершить самое тяжелое — выиграть четвертый раз. Можно победить в трех финальных играх и не выиграть Кубок Стэнли. И хотя заветным перстнем еще до финала «Филадельфия» — «Детройт» владел не один русский игрок — и Зелепукин, и Немчинов, и Зубов, и Ковалев, но именно после серии 1997 года, я думаю, вопросов к русским больше не будет.

«Русская пятерка» из «Детройт Ред Уингз» доказала, что русские могут серьезно влиять на конечный результат команды. Возможно, в НХЛ родится (и еще не раз) новая, иная «русская пятерка», но нашей, первой, уже никогда не будет. Детройтская русская микрокоманда — уже история. Есть в ней даже и некая историческая связь: Ларионов и я играли в очень сильных советских командах, Константинов и Федоров начинали с моим братом, Слава Козлов — совсем молодое поколение. Какая-то интеграция того великого советского хоккея с современным умением ребят, которые в НХЛ попали рано и больше впитали в себя американо-канадский стиль. Все вместе и дало тот сплав, который оказался оптимальным.

Как же все произошло? Детройт, четвертая игра! Наверное, эти незабываемые впечатления останутся во мне до конца жизни. Помню, мы проигрывали два года назад четвертую игру в финале Кубка в Нью-Джерси, последние десять минут противники вели в счете, шансов у нас практически уже не было. Хотя мы пытались еще что-то сделать, но рев, который стоял на стадионе, буквально придавливал нас ко льду, да так, что руки опускались сами собой. Теперь, в Детройте, грохот, который стоял на трибунах «Джо Луис Арены» на протяжении третьего периода, наоборот, давал нам дополнительные силы и «убивал» «Филадельфию». Два разных ощущения от последних минут финала Кубка, которые мне пришлось пережить всего лишь за два года. И совершенно невероятное ожидание финального свистка, особенно последние две минуты: скорее бы все закончилось, уже все так близко и такой большой путь пройден! Тем более для меня — мне тридцать девять лет! Статистики подсчитали: я оказался четвертым по старшинству за всю историю победителей Кубка Стэнли… И вдруг они забили нам гол секунд за сорок до сирены (а может, за двадцать)! Не то чтобы испуг, не знаю, как это объяснить… может быть, и испуг… Господи, неужели все перевернется в один миг?

Наконец! Наконец сирена! Я побежал к воротам, обнял первого, кто подвернулся, не помню кого. Кто-то меня целовал, помню, я бросил сразу свой шлем на трибуны, за ним перчатки, клюшку…

Мы обнялись с Дагги Брауном. В нашем объятии была некая символика. В свое время, когда я приехал из Москвы в Нью-Джерси, Дагги был мой первый руммейт, то есть сосед по комнате в отеле. Он американец в десятом колене, парень, с кем я первым подружился в Лиге, который учил меня, как говорить, как жить в Америке, а через два года после нашего знакомства предложил мне стать крестным отцом его сына Патрика. Потом нас разбросало, он играл в других командах, мы снова встретились в «Детройте», вместе пережили проигрыш «Нью-Джерси» в финале, это стало трагедией и для меня, и для него, и для наших семей. И вот мы вместе! Мы выиграли Кубок! Мы обнимались, целовались… Надо все это пережить, чтобы понять мои ощущения.

Перейти на страницу:

Все книги серии Мой 20 век

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии