Овидий

- Надо горячей воды, - говорит Малк девочке. Она убегает куда-то, возвращается с ведром воды, ставит на камин. И снова этот крик. Я вроде как должен присутствовать, но встать не могу, ноги подкосились, а перед глазами оранжевые круги.

- Тряпки, ветошь есть? – суетится Малк. Он закатывает рукава, моет руки и что-то там «колдует» над крестьянкой.

- А-а-а-агхр! – под последний крик вылетаю во двор и блюю уже под старым дубом. Отчётливо вижу среди блевотины останки зайца.

«Терпи. Терпи! - сжимаю зубы. – Чего расклеился как девчонка».

 И снова крик. К дому подбегает парнишка лет девяти.

- Быстрее, быстрее, - кричит он старухе, которая ковыляет далеко позади. Заметив меня, он останавливается и с настороженностью смотрит.

Очередной крик и, наконец, детский плач. Залетаем в дом. Малк держит на руках младенца. Тот весь фиолетовый с пятнами, а голова вытянутая. Инопланетянин что ли?

- Ах, какой у вас красивый сынок родился, - улыбается Малк, аккуратно вымывает ребёнка и закутывая в тряпки. – Сэр Овидий, не желаете пуповину обрезать?

            Меня шатает и снова хочется блевать, но я держу себя в руках. Достаю кинжал.

- Как вы сыночка хотели назвать? – спрашиваю. Мать что-то лепечет, но я её не понимаю, аккуратно кинжалом обрезаю пуповину. Малк умело завязывает её на узел.

- Пускай растёт здоровеньким, – протягивает ребёнка матери.

Выходим во двор. Малк глубоко вздыхает с чувством выполненного долга.

- Ты где научился роды принимать, - спрашиваю, на него не смотрю, смотрю в землю, пытаюсь справиться с тошнотой.

- Я у своей матери роды принимал, больше было некому.

- Ты же говорил, что она умерла.

- Ну так после родов и умерла, - как ни в чём не бывало, отвечает Малк. – Потом умерли брат и сестра, а меня в рабство продали.

- Да-а-а, - говорю, - тяжёлое у тебя было детство. - И как ты вырос таким жизнерадостным, - «если это можно назвать вырос», хотя для полурослика – наверное, таки вырос.

- А мне нельзя унывать. Если только начну – сразу от тоски помру как все мои родные. Мне нужно жить и радоваться хотя бы тому, что живой.

- По ходу, это жена нашего солдата. Как ей теперь сказать, что её муж погиб? Ей же сейчас волноваться нельзя – молоко пропадёт.

Вижу старушку повитуху, она как раз домой возвращается.

- Ей, бабушка! – окрикиваю.

- Чего тебе, - на меня смотрит и беззубым ртом чавкает.

- Тут такое дело. У нас весть плохая, надо счастливой мамочке сказать, что у неё муж погиб.

- Ай, горе то, горе! – хватается за голову старушка. – Как же они теперь одни без кормильца.

Вижу, приоткрылась дверь, на нас смотрит старшая дочь роженицы.

- Девочка иди сюда, - говорю ей добрым голосом. Подходит, в глаза не смотрит.

- Вы папины друзья?

- Ну, можно и так сказать, - не знаю что говорить. Как сказать восьмилетней девочке, что у неё умер отец.

- Значит, папа больше не вернётся? – серьёзно спрашивает она.

- Нет, - качаю я головой, – но ты должна быть сильной. У тебя ещё есть мама и братик, маленький братик сегодня родился. Это ж такая радость.

Вижу, что плачет, хотя пытается это скрыть.

- Вот, - говорю, - это последнее письмо от папы. – Возьми ещё.

Протягиваю ей свой кошелёк. Там сорок монет, маловато, наверное, но на первое время сойдёт. Малк смотрит на меня огромными глазами.

- Ещё телегу и лошадь возьмите, в хозяйстве пригодится.

- Спасибо, вам, спасибо, добрый рыцарь. Скажите, а как вас зовут?

- Сэр Овидий, - отвечает за меня Малк.

Мы выходим за калитку, я отвязываю лошадь и завожу её во двор, потом телегу затаскиваю.

- Всё, старушка, отвоевалась, - поглаживаю лошадь по голове. Привыкнуть уже успел к этой безмолвной скотинке. Малк сгружает наши пожитки, мечи, копья, латы.

- И куда теперь? - спрашивает.

- Надо переночевать где-то и хорошенько так напиться.

- Есть одно место, здесь недалеко.

- А ты, смотрю, чёрная твоя душонка, всё подобные места знаешь.

- Конечно, - улыбается мне Малк.

ГЛАВА 8

Ума не приложу, как мы в темноте нашли тропинку и по ней свернули в лес. Ничего не видно, хоть глаз выколи. Вот оно идеальное место для грабителей. Чего бы им тут не сидеть?

«Наверное, потому что ночью тут никто не ходит».

Над головой пролетает птица и вновь заставляет меня пригнуться. Кажется, еще немного и я стану параноиком.

 Зловеще ухает сова из дупла старого дуба. Да и сам дуб мне кажется каким-то не хорошим. Листья его сияют призрачно-желтым светом, а голые  ветки выглядят жуткими когтистыми лапами.

- Это древний энт, его можно не бояться, первым не нападёт, - объясняет Малк,- но и близко подходить, я бы не советовал.

Под ногами что-то прошелестело.

- А змеи тут есть? – взволнованно спрашиваю я.

- Да. А в глубине лесов даже василиска видели, наверное, с болот сюда пришёл. Говорят, овец таскал, – как ни в чём не бывало, отвечает он.

Словно чувствуя наше приближение, Энт начинает трястись. Скрепя и покачиваясь, он сбрасывает часть светящихся листьев, которые тут же гаснут, а затем вырывает из земли древние корни и разворачивается к нам боком.

- Наверное, к спячке готовится, - пожимает плечами Малк.