Овраги

— Не желаю. Корову заберете, а мы как?.. И Верка не велела… Порви бумагу. Мне без колхоза хорошо.

— Погоди, Митя. Послушай, Тимофей. Силком тебя в колхоз никто не тянет. На твою корову никто не покушается. А если вступишь в колхоз, то после раскулачки Чугуева ты, как молодожен, будешь первым кандидатом на его дом.

— Ну да?.. Обождите, побегу Верку спрошу.

После ухода Тимохи Орловский велел Семену спрятать заявление поглубже. Он хотел добавить еще что-то, но Катерина помешала. Она поднялась со стула и, вцепившись в спинку побелевшими пальцами, проговорила:

— Товарищ секретарь, зачем вы врете?

— Что-что? — поднялся и Орловский. — Повторите.

— Вы уедете, а нам тут жить. Вы же знаете, что корову у Тимохи колхоз заберет. В доме Чугуева вы же сами велели разместить правление колхоза. Зачем вы врете Тимошке?

— Забываетесь, Катерина Васильевна. Я, к вашему сведению, коммунист…

— Потому и врете?

— Все слышали? — Орловский обвел присутствующих бледно-голубым взглядом. — Завтра направьте ее в район. Товарищ Вавкин, проследи.

И, нервно нащупывая крючки полушубка, Орловский убыл.

— Растравила хозяина, а нам расхлебывай, — попрекнул Катерину Вавкин.

— Кто тебя за язык тянул, — добавил Петр, — «врете, врете…» А кто нынче правду скажет? Дурак да пьяный.

— А чего? — вскинулся Пошехонов. — Верно сказала. По совести… Тимоха как был батрак, так батраком и помрет…

— Чего ж ты Орловского не осадил, коли такой храбрый, — перебил Емельян. — Мастера после драки кулаками махать. Я сам ее в район свезу. Может, отобьемся.

— Никуда ее везти не надо, — процедил сквозь зубы Платонов.

— Папа, а много еще бланков писать? — спросил Митя.

— Хватит. По дворам сегодня не пойдем. Спать пора.

Расходились молча, не глядя друг на друга.

— Напрасно вы, Роман Гаврилович, за меня заступаетесь, — попрекнула Катерина. — Я как-нибудь промаюсь, а вам сына растить. С начальством аккуратнее надо.

— А вы аккуратно себя вели? — раздраженно возразил Платонов. — Не аккуратно. И правильно делали. Черт знает что такое. Если не признает ошибки, дойду до окружкома. Ступайте. Утро вечера мудренее.

— Как скажете, — вздохнула, затягивая платок, Катерина. — Недобрый это дом. Хоть и подкова на нем, а недобрый. Первого хозяина отсюдова ни за что выслали. Шевырдяев отсюдова пропал где-то. А вы только въехали, и уже неприятности. Уезжайте отсюдова, Роман Гаврилович. Пропадете вы с нами.

— Ладно, ладно. Живы будем — не помрем. Погодите, провожу, а то и правда заберут, хватит глупости.

— Папа! — позвал Митя. — Не ходи с ней!

— Я недолго. Ты пока бланки пиши, сынок. Ты что? В ревность ударился? Что ж, и это дело серьезное. Сейчас вернусь!

ГЛАВА 11 СЕКРЕТНАЯ ТАКТИКА

Усвоив убедительные приемы Орловского, к концу декабря собрали 29 или 30 заявлений. (Точное число осталось неизвестным.) Надо было возможно скорей проводить общее собрание. После того как 21 декабря было достойно, без шума отмечено пятидесятилетие товарища Сталина, в текущую жизнь сядемцев вмешались «дни угнетения разума». Двадцать второго в Хороводах гуляли престол. С двадцать пятого декабря по пятое января верующие праздновали рождество и святки, а неверующие — Новый год. Шестого подошло крещение. С седьмого растянулись на целую неделю святки по новому календарю. Тринадцатого встречали старый новый год. А девятнадцатого — крещение. Учитывая перегрузку трудящихся, правление назначило общее собрание колхоза на двадцать четвертое января, в четверг.

Наметили заслушать отчет Вавкина, выступление Катерины от женсовета и, самое главное, торжественное провозглашение официальной регистрации колхоза. По инициативе Петра Алехина старушку Парамоновну уговорили выйти к президиуму с повинной и на глазах собрания подать заявление в колхоз. Если получится задушевно, Петр обещал не забирать у нее козу.

В среду ждали Догановского. Семен, обычно бродивший по дому в исподнем состоянии, надел костюм, купленный еще в мирное время, раскрыл свою верную папку и стал готовиться к докладу. Настасья, складываясь чуть не пополам, скребла корябкой полы.

Ранним утром под окнами зазвенели бубенцы. У Настасьи захолонуло сердце — не поспела! Однако прибыл не председатель исполкома, а нарочный в хромовых сапогах. Он оставил два казенных письма — одно Вавкину, другое Платонову — и в срочном порядке увез Катерину в районный отдел ГПУ.

Шел седьмой час утра. В горнице было темно. Семен велел дочке заправить лампу и стал важно вскрывать конверт.

— Обратно керосин жгешь! — накинулась на него Настасья. — Облачился, Иван-царевич! Поросенка колоть кто будет?

— Обожди. Не видишь, письмо мне из ЦИКа.

Письмо содержало текст постановления от 16 января о мерах борьбы с хищническим убоем скота. Семен обрадовался. Ему страсть не хотелось гоняться по хлеву за поросенком. А власти как раз и запретили резать скотину — и колхозникам, и единоличникам. Об этом он и объявил Настасье.

— А ты и возрадовался! — возмутилась Настасья. — К тебе Клим Степанович, благодетель наш, едет! Чем ты его потчевать будешь? Давай поднимайся!

И она шлепнула его мокрой тряпкой.