Овраги

Митя огрел Ваньку мешком с учебниками. Ветхая лямка мешка порвалась. Пока Митя опахивал снег с тетрадок, ребята разбежались. При нем остался только первый ученик Генька, сын кузнеца Кабанова. Геньке колхоз доверил водить новичка домой после вечерних занятий. Он насмешливо следил, как Митя затягивал узел на лямке, и от этого у Мити ничего не получалось.

— Чего встал? — спросил раздраженно.

— Тебя жду.

— Чеши давай, — Митя сердился на Геньку и на узел, который на морозе не хотел завязываться.

— Домой один дойдешь?

— Дойду. Больно ты мне нужен.

— В штаны не накладешь сам-то?

— Чеши, тебе говорят, отсюда. Глиста в галошах.

— Догоняй, коли так.

Генька гордо потопал к дороге. А Митя ему назло зашагал коротким путем, к реке. Идти в сумерках одному по снежным полям было и весело, и жутковато. Митя знал, что у берега пробиты проруби и новые, заметные, и старые, коварные, чуть застекленные ледком. «Прошлый год, — стращал ребят Генька, — хороводинский старик как провалился в Терешку, так и остался лещей кормить». Митя осторожно, бочком спустился к излучине. На снежных застругах, застилавших лед, чернели свежие следы. Кое-где они прерывались голыми ледяными проплешинами. Осмелевший Митя проскальзывал их, как на коньках. Самое рискованное, по его мнению, препятствие — реку — он преодолел шутя и, взобравшись на берег, прикинул глазом пройденный путь. Во тьме алмазом блестел огонек, но очертания усадьбы едва различались. Да и следы пропали. Митя подумал, не стоит ли вернуться, переночевать в школе (несколько малышей остались), но вспомнил ехидного Геньку и упрямо двинулся туда, где, по его предположению, проходила тропа.

Вдоль реки дул ветер. Надломанная луна то появлялась, то пряталась. Вокруг расстилались бледные снега. Вот-вот должна появиться тропка, по которой он днем беспечно бежал в школу. По этой тропе топают домой и Ванька Карнаев, и другие сядемские ребята; далеко они не могли уйти. Мите даже послышались смех и веселая перекличка. Он распустил уши башлыка. Прислушался. Стояла мертвая тишина. В лунном свете лениво дымился снег. Алмазный огонек пропал. В душе ворохнулась тревога. Нет, на авось идти не годится… Он посмотрел на небо. Моряки проверяют путь по Полярной звезде. Но между черными тучами не было ни Полярной, ни какой-либо другой звездочки.

А идти становилось трудней. Острая снежная пыль больно секла щеки. Зябли колени. Митя прошел, пожалуй, версты три, а вокруг дремали все те же невысокие сугробы и расстилалась мрачная безлюдная, как на Луне, равнина. И, когда впереди зашевелилось что-то черное, он сперва удивился, а потом уже испугался и повернул в сторону. Но, вспомнив Геньку, устыдился и вернулся на прежний путь.

Черное чудовище оказалось всего-навсего голым лозняком, наполовину впаянным в сугроб и дрожащим на ветру.

«Эх, ты, — попрекнул себя Митя, — надо не вилять по сторонам, а идти по закону Евклида. Снег крепкий. Ветер в спину. Вот и топай, чтобы ветер дул в спину. Топай быстрей, пока…»

Закончить беседу с самим собой ему не удалось. Он куда-то провалился и, словно на салазках, съехал под откос. Что с ним случилось, понял не сразу. Он лежал в глубокой яме. По обе стороны коридором тянулись высокие стены.

Ветер здесь дул слабей. Лежать в снегу было приятно. Митю потянуло на дремоту, но он вспомнил рассказ того же Геньки о сядемской девчонке. Послали девчонку к соседям — Вавкиным за спичками, а была метель. Спички она взяла, а на обратном пути заплутала. Прислонилась к стожку и заснула навеки. А до дома было саженей двадцать. Наверное, и Сядемка где-то рядом, рядом уютные избы с теплыми соломенными крышами… И в доме Тихомирова светится огонек. Папа газету читает…

Митя вскочил, оглянулся вокруг и понял, что он на дне оврага. А овраги идут к реке, к Терешке. Если пересекать овраги один за другим, обязательно окажешься в Сядемке. Проще простого!

Он вытряхнул снег из-за шиворота и из валенка, ощупью разыскал слетевшую варежку и стал подниматься по откосу.

Влезать оказалось непросто. Как только Митя добирался до середины, снежная глыба валилась вниз и тащила его за собой. Так повторялось несколько раз. Он вспотел, устал и начал бояться по-настоящему. Отдышавшись, снял мешок и попробовал забираться наискосок по-пластунски, приминая под собой снег. Он поднялся почти до верха, уцепился за прут на срыве и уже праздновал победу, как вдруг прут сломался и он полетел вниз, поднимая снежную пургу.

Положение было безвыходным в самом буквальном значении слова. Митя сел, зачерпнул горсть снега и стал его сосать. Он ел снег и успокаивался. Все идет правильно. Пришло наказание за гибель мамы. Не надо ни веревку воровать, ни денатурат пить. Засну — и все.