Озабоченный

Любины пальцы шёлком прошлись по коже, задевая соски, от касаний к которым резко хватало дыхание. Тёплые, мягкоупругие груди прогладили мой торс, вызвав твёрдыми, как камень, сосцами щекотку, не смешливую, но приятную. Вдруг Люба, оторвав свои губы от моих, выпрямилась и оседлала мой живот. Я почувствовал влажность меж её ног. Не успел обдумать сей факт приобщения к самому сокровенному, как она поднялась на бёдрах, рукой подправила член и села на него, протяжно охнув. Мне показалось, что не отдельный орган, а я весь погрузился в скользкую, плотную, тёплую нирвану. Осознал, что наконец-то случилось то, о чём мечтал, о чём вожделел долгое время; как-то банально случилось, но от банальности не обидно, а радостно, и та-а-ак приятно, что…

Люба, громко охая, подпрыгнула всего два раза и я, перевозбуждённый, лопнул. Не разом, как шарик, уколотый острым, а как камера, качаемая насосом, через постепенное раздувание. Появилось напряжение, концентрированное в подтянутых к паху яичках, которое невозможно и не хочется контролировать, прибавилось предчувствие скорой разрядки; возбуждение, и так казавшееся запредельным, усилилось стократно. Волнами пошло по телу, достигло головы и в этот момент - вспышка, охватившая, как представилось, всего целиком. Меня обдало жаром парной и окунуло в холод проруби, и что-то потекло, толчками… и так сладко, так судорожно и в то же время расслабленно, и блаженство в душе. Наслаждение, которое с ночными поллюциями сравнить невозможно: там просто приятно, а тут нирвана, переходящая в лёгкое головокружение и сонливость. Мгновения полного счастья перешли в полное удовлетворение.

Пока я переживал всю гамму чувств, ликуя и сожалея одновременно, Люба с закрытыми глазами замерла, к чему-то с досадой прислушиваясь, легла на меня, стараясь не выпустить всё ещё твёрдый орган из плена, и принялась успокаивать.

- Не расстраивайся, милый, - шептала сбивчиво, - в первый раз у всех так… ничего… скоро продолжим…

А я расстраиваться не думал. Мне было так хорошо, что не описать. Ничто не тревожило, не напрягало. Я знал, как можно удовлетворить женщину, поэтому не заморачивался. Только надо естеством действовать, без гипнотических прибамбасов. Тем более что сама Люба действовала, продолжению способствовала.

Вскоре поцелуи, поглаживания, движения тазом, ласкающие до конца не опавший орган, молодым организмом были услышаны. Возбуждение поднялось с новой силой и теперь женщина, скача на мне, как наездница на коне, стонала долго, пока, наконец, не задёргалась судорожно, с хрипом выгнулась и, продолжая дрожать, не замерла, затаив дыхание. Глаза закатились под веки, лицо на секунды сморщилось, став некрасивым и прекрасным одновременно. Её пещерка начала буквально доить, сжимая и отпуская мой готовый взорваться стержень будто бы кулаком. И он взорвался. Люба, сладко постанывая, тяжело дыша, упала на меня полностью расслабленной, а вскоре и я почувствовал пик блаженства, длившийся продолжительней первого.

Так, умиротворённые, успокоенные, мы пребывали в истоме, казалось, вечность. Но вечность тоже кончается и Люба медленно, нехотя, сползла на пол, стараясь не раздвигать ноги. Я её понимал – сам пропотел насквозь, намочил покрывало, весь живот и ниже были в липкой жиже, пахнущей остро и пряно. Специфический, приятно раздражающий и чуточку противный запах.

- Сначала я в душ, потом ты, - сказала уставшим голосом и вышла из комнаты.

Я наконец-то расстался с девственностью в полном объёме. И сам проникся и женщине радость доставил. Жизнь прекрасна!

Глава 4

Сижу за столом – круглым, с резными ножками, явно антикварным – на мягком деревянном стуле, похожим на те, за которыми Киса с Остапом гонялись, виноградинки кидаю в рот, десерт кушаю. У неё вообще дома много антиквариата, квартира наверняка наследственная. Люба напротив меня. Не ест, а только сок пьёт, нервничает. Вино она убрала, как только я из душа вышел. Оделся, подошёл было к яствам, рассчитывая вина выпить, - когда ещё легально получится, - и обломился. Прошло всего два часа, как я сюда прибыл – время пролетело незаметно, - а хозяйка не знает как меня повежливей выставить. Она переживает, чувством вины мучается, а я забавляюсь, наивного простачка изображаю, испытывая какое-то извращённое, садистское удовольствие.

Любовное наваждение смыло с женщины душем. Вернувшись из ванной, старалась на меня не смотреть. Долго пекла в духовке заготовленную с утра курицу с гречкой и грибами. Сидя рядом с печкой, не покидая кухни, обдумывала случившееся. Курила, прикуривая тонкие сигареты одна от другой. Я в это время смотрел в телике обзор игр через ютуб-приложение, изредка кидая в рот кусочки колбаски. Я был голоден, как волк зимой, и хотел только одного – сожрать лося целиком, дальнейшее не загадывая.

Принесла блюдо с парящей птицей и пригласила, наконец, к полноценному столу. Из вежливости позвала, потому как обещала, - о моей установке, конечно, не подозревала, - а то бы ссаными тряпками гнала давно. Думала, что получилось бы.