Озарение

Что-то не очень верится, что у него нет других желаний, подумала Дана, глядя на мускулистое тело настоятеля. Он должен быть очень сексуальным. И сколько бы для него не сделала жена, такая женщина не в состоянии его удовлетворить. Она совершенно не сексуальная. Словно природа создала ее в отместку за его грехи.

— Я поведал вам свою историю, чтобы вы лучше прониклись во внутренний мир преподобного Зосима, — сказал Отец Илларион. — Мой рассказ непосредственного отношения к вашему сюжету не имеет. Но, я надеюсь, он поможет вам глубже проникнуться в то, что двигало этим человеком, что заставляло его так себя вести. Понимаете, я убежден, что даже если люди находятся внешне в абсолютно разных ситуациях, мотивы их поступков весьма близки.

— Вы правы, ваш рассказ мне поможет, — сказала Дана. На самом же деле она думала о другом, из того, что рассказал отец Илларион следует, что он не любит свою жену, а только благодарен ей за то, что она для него сделала. А это сильно меняет всю ситуацию.

— Тогда я жду от вас эскиза. Если я его одобрю, вы начнете работу. К сожалению, много заплатить за нее не смогу, мы живем на пожертвования прихожан. А здесь у нас народ не богатый.

— Я согласилась не из-за денег. Мне захотелось поработать в церкви. Я еще не делала это ни разу.

— Тогда это благая цель, — произнес священник. — Когда ждать ваш эскиз?

— Я постараюсь сделать, как можно быстрей, — пообещала Дана.

56

Но на следующее утро Дана, сама не понимая до конца почему, стала заниматься не эскизом будущей росписи, а набрасывать по памяти портрет отца Иллариона. Какой-то мощный внутренний импульс заставил ее это делать. Она работала с упоением, священник как на экране стоял перед ее мысленным взором. А потому работа продвигалась довольно быстро и успешно. И к обеду все было готово.

Дана внимательно стала рассматривать свою работу, и осталась ею довольна. Учитывая, что человек на портрете ей не позировал, она писала по памяти, результат получился впечатляющий. Все же она хорошая художница, похвалила себя Дана. Да, может у нее не первостепенный талант, и она скорей всего никогда не станет великой, но дарованием Бог ее не обделил. Она способна на многое. И много еще сделает, если ей повезет.

Но теперь пора приниматься уже за эскиз, решила Дана. Чем быстрей она его сделает, тем раньше увидит отца Иллариона. Зависимость тут самая прямая.

Но заняться эскизом Дане не удалось. Позвонила Марина и сказала, что находится от нее неподалеку и сейчас заявится к ней. Эти слова она произнесла таким безапелляционным тоном, что у Даны не нашлось решимости возразить подруге. Хотя сейчас ей было совсем не до нее.

Марина ходила по мастерской и буквально обследовала ее. Она не пропускала ни одной картины, даже если она находилось в самой начальной стадии работы. Она подошла к портрету священника и стала внимательно его разглядывать.

— Это кто? — поинтересовалась она.

— Отец Илларион, — неохотно ответила Дана.

— И где ты его откапала?

— Он настоятель церкви в одном поселке под Москвой, — лаконично пояснила Дана.

— И как тебя туда занесло?

— Меня попросили сделать в местной церкви небольшую роспись. Основной мастер заболел и не успел закончить.

Марина снова перевела взгляд с Даны на портрет.

— Да, мужчина что надо, — оценила его. — Он тебе позировал?

— Нет, это по памяти.

— Видать сильно он врезался в твою память. Женат?

— Разумеется, им же положено.

Аничкова вдруг цинично усмехнулась.

— Когда это нас с тобой останавливало, подруга?

— Но он же священник!

— На этом портрете он у тебя в первую очередь мужчина, а уж потом священник.

— Возможно, в картине так получилось, а в жизни наоборот.

— И ты в это веришь? — пристально взглянула на Дану Марина.

— Да.

— А я нет. Не бывает такого, уж ты мне поверь.

— У тебя были любовники-священники?

— Не было. Зато я насквозь знаю мужчин. Изучили эту породу сполна. Из твоего отца самец так и прет, — кивнула она на портрет. — А все остальное для блезира. Просто им положено блюсти благочестие и целомудрие, — вдруг фыркнула Аничкова.

— Не все одинаковые, — возразила Дана. Она спорила не потому, что была не согласна со своим оппонентом, а потому, что какое-то внутреннее чувство мешало согласиться с Аничковой.

— Возможно и не все, только я почему-то не одинаковых не встречала, — насмешливо произнесла Аничкова.

— Но ты все же не всех видела.

— Но очень многих. Впрочем, мне глубоко наплевать на твоего отца и на то, как ты к нему относишься. Меня беспокоит другое.

— И что?

Аничкова оглядела мастерскую.

— Я не увидела ни одной картины, ни одного эскиза, которые могли бы заинтересовать Гершовича. Что я ему скажу, когда он меня спросит, есть ли новые работы? Я должна сочинить про тебя рассказ, как о художнике, которая работает в новом жанре. Он даже придумал для него название.

— Какое же? — мигом заинтересовалась Дана.

— Магический сюрреализм. Как тебе?

— Неплохо, — оценила Дана.

— Это шикарно! — возмутилась Аничкова. — Этот его термин уже подхватили.

— Быстро.

Марина насмешливо посмотрела на Дану.