Озарения

Во хмелю пролетевшее бденьице, свято! хотя бы и было оно лишь для прикрытия под маской дарованной. Метод, мы утверждаем тебя! Не забудем о том, что вчерась ты прославил кажинный век наш. Веруем в яд сей. Готовы и жизнь нашу всю без остатка отдать каждодневно.

Вот и (наступают) времена Ассасинов.

Phrases

Quand le monde sera réduit en un seul bois noir pour nos quatre yeux étonnés, – en une plage pour deux enfants fidèles, – en une maison musicale pour notre claire sympathie, – je vous trouverai.

Qu’il n’y ait ici-bas qu’un vieillard seul, calme et beau, entouré d’un «luxe inoui», – et je suis à vos genoux.

Que j’aie réalisé tous vos souvenirs, – que je sois celle qui sait vous garrotter, – je vous étoufferai.

* * *

Quand nous sommes très forts, – qui recule? très gais, qui tombe de ridicule? Quand nous sommes très méchants, que ferait-on de nous.

Parez-vous, dansez, riez, – Je ne pourrai jamais envoyer l’Amour par la fenêtre.

* * *

– Ma camarade, mendiante, enfant monstre! comme ça t’es égal, ces malheureuses et ces manoeuvres, et mes embarras. Attache-toi à nous avec ta voix impossible, ta voix! unique flatteur de ce vil désespoir.

Une matinée couverte, en Juillet. Un goût de cendre vole dans l’air; – une odeur de bois suant dans l’âtre, – les fleurs rouies, – le saccage des promenades, – la bruine des canaux par les champs – pourquoi pas déjà les joujoux et l’encens?

* * *

J’ai tendu des cordes de clocher à clocher; des guirlandes de fenêtre à fenêtre; des chaînes d’or d’étoile à étoile, et je danse.

* * *

Le haut étang fume continuellement. Quelle sorcière va se dresser sur le couchant blanc? Quelles violettes frondaisons vont descendre?

* * *

Pendant que les fonds publics s’écoulent en fêtes de fraternité, il sonne une cloche de feu rose dans les nuages.

* * *

Avivant un agréable goût d’encre de Chine, une poudre noire pleut doucement sur ma veillée. – Je baisse les feux du lustre, je me jette sur le lit, et, tourné du côté de l’ombre, je vous vois, mes filles! mes reines!

Фразы

Когда сведён лишь к одному чернеющему лесу будет мир − для наших четырёх глядящих с удивленьем глаз, − лишь к берегу песчаному – для двух детей, ещё друг дружку не предавших, − к шкатулке музыкальной лишь одной для нашей светлой близости, − тогда я Вас найду.

О, хоть бы здесь остался лишь старик, − красивый, величавый, − окружённый «неслыханною роскошью», − и я у Ваших ног.

О, хоть бы я воспоминания все Ваши претворил, − и стал бы тем, кто Вас к себе сумел бы привязать жгутами, − я задушу Вас.

* * *

Когда сильны мы, − отступает кто ж? А веселы когда – что с нас возьмёшь? А зло когда творим, кому мы предстоим.

Наряжайтесь, танцуйте, смейтесь, − я не смогу вовек Любовь прогнать через окно.

* * *

− Моя подружка, нищенка, ну сущий монстр, дитя! Тебе ведь всё равно, что я с моим смущеньем, что все эти страдалицы, уловки. Себя к нам привяжи ты странным голосом своим, твой голос! Один лишь он ещё ласкает душу в этом отчаяньи презренном.

Облачное утро, в июле. Привкус золы в воздухе; − запах влажных поленьев, словно пòтом исходящих, в огне очага, − мокрые цветы, − развороченные променадов аллеи, − изморось водою наполненных рвов вдоль полей − почему бы уже не начать доставать елочные игрушки и ладанки?

* * *

Верёвочками стянул я колокольни; от окна к окну пустил гирлянды; цепи золотые – от звезды к звезде, и − танцую.

* * *

Пруд, водой после дождя переполненный, всё дымится. Кто та колдунья, что встанет над закатом белёным? Что за листва, цвета фиалки лесной, опадёт?

* * *

Покуда в празднествах братства всеобщего как вода утекают публичные фонды, колокол розового огня звонит в облаках.

* * *

Оживляя приятную склонность к китайским чернилам, черной пудрою мелкой нежно так моросит над моею бессонницей. Люстры огни пригасив, бросаюсь я на кровать и, повернувшись в сторону тьмы, вижу вас, дщери мои, мои царицы!

Ouvriers

O cette chaude matinée de février! Le Sud inopportun vint relever nos souvenirs d’indigents absurdes, notre jeune misère.

Henrika avait une jupe de coton à carreaux blanc et brun, qui a dû être portée au siècle dernier, un bonnet à rubans et un foulard de soie. C’était bien plus triste qu’un deuil. Nous faisions un tour dans la banlieue. Le temps était couvert, et ce vent du Sud excitait toutes les vilaines odeurs des jardins ravagés et des prés desséchés.

Cela ne devait pas fatiguer ma femme au même point que moi. Dans une flache laissée par l’inondation du mois précédent à un sentier assez haut, elle me fit remarquer de très petits poissons.

La ville, avec sa fumée et ses bruits de métiers, nous suivait très loin dans les chemins. O l’autre monde, l’habitation bénie par le ciel, et les ombrages! Le Sud me rappelait les misérables incidents de mon enfance, mes désespoirs d’été, l’horrible quantité de force et de science que le sort a toujours éloignée de moi. Non! nous ne passerons pas l’été dans cet avare pays où nous ne serons jamais que des orphelins fiancés. Je veux que ce bras durci ne traîne plus une chère image.

Рабочие