Озерное чудо

Как у малянькой дяревне,
Там Иван ослободился.
Вздумал Ванюшка жаниться,
Вздумал, бравенький, жаниться.
Но ня знал, кого спроситься,
Его тут люди научили:
— Иди к тятеньке спросись.
— Позволь, тятенька, жаниться,
Позволь взять, кого люблю.
Отец сыну отвячает,
Что на свете любви нет.
Как на свете цвету много,
Можно кажный цвет сорвать,
Как на свете девок много,
Можно кажинную взять.
Повярнулся сын, заплакал,
Отцу слова ня сказал.
Шёл он лесом, шёл тайгою,
Сел под кустик луговой.
Вынул саблю, вынул остру,
С плеч головушку долой…
Покатилася головушка
Между двух белых бярез,
Размяталась кровь горяча
По зялёной по траве.
Прилятела тут кукушка,
Начинала куковать.
Приходила тут дявчонка,
Стали плакать, горявать.

Вот это было, но редко не давали жаниться молодым. Разве что изверги. Но и волю парням, девкам ня давали. Чтоб сходились по-божески, по-русски, с рукобитьем и-вянцом…»

Включая и выключая магнитофон, Игорь, то раздумчиво шаря невидящими глазами по потолку, то посмеиваясь, слушал бубнящие голоса рыбаков, клекот воды, стукаток дизеля-пукалки, и все шумы нанизывал на свой тонкий, тянучий рожень лихоматный чаячий плач, знобящий и ломящий душу. Чаек-рыболовов на заимке почтительно звали халявами и относились к ним с рыбацким уважением: дескать, ни один рыбак халяву не бил, потому что халява — санитар, всю рыбную падаль на воде и на берегу подберёт.

— А что, интересные записи… Ай да я!., ай да молодец! — похвалил себя, хлопнул в ладоши, азартно потёр и, обрадевший, в голос засмеялся: музыку для передачи наиграло озеро, с музыкой можно не мудрить.

Разволновавшись, проговаривая в себе будущий…не радиосюжет… очерк, в припрыжку, скоком побежал было к Степану, но, спохватившись на крыльце, вернулся в дом, чтобы переодеться, побриться, — начепуриться, как в деревне говорят.

XIX

Лену встретил по дороге в клуб; девушка шла встречь по краюшку улицы, смущенно опустив глаза долу, поваживая широкими боками и литыми плечами. «Ого, вырядилась!..» — подивился Игорь, хватко оглядев девушку: чёрная, искристая юбка, туго подпоясанная блескучим, белым ремнём с золотистой пряжкой, светлая кофта с кружевами, кои пышным ворохом красовались на груди, туфли-лодочки на каблучках-шпильках, губы — ало крашенные, ресницы — сиреневые, выщипанные брови — игривыми дугами, и крутой начёс на голове, напоминающий копну соломы.

— А я в кино собралась, — жарко покраснев, отводя глаза, сразу же доложила дева, хотя Игорь ни о чем не спрашивал.

— А меня в кино пустят?

— Если хорошо себя будешь вести, — улыбнулась девушка, поглядывая на гостя мимолётно, скользом, словно боясь встретиться глазами.

— Буду, как в детсаду, паинькой сидеть… Если хочешь сладко кушать, надо тётю Лену слушать…

Тягостно и волнующе ощущая друг друга, пошли рядом вдоль заимки, замершей от интереса; заслоняя ладошками закатное солнце, прищуристо глядели на дивную пару старушки, сидящие на лавках и завалинках, а на окошках отпахивались ситцевые занавески, и меж цветущей герани посвечивали любопытством бабьи глаза. Да, помоют бабы косточки, обсудят девку на все лады; не поспела синичка воркнуть, как тут же про неё, как о соловье, басни пошли. Игорю вспомнилась расхожая песенка:

На деревне с шумным интересом
Бабы много говорят такого,
Будто Таньку видели за лесом,
С комсомольцем Гришкой Казаковым.
Будто в полночь месяц на откосе
Растерял серебряные кольца,
и взасос на скошенном покосе
Целовала Танька комсомольца.
Ну что, кому какое дело,
Кто и с кем уходит ночью з а

лес.Это просто баб нынче заело,
Что они своё отцеловались…