Озеро Черного Дракона

А Хун-Петушок не мог скрыть своего восхищения.

Какие здесь широкие чистые улицы, какие красивые каменные дома! А сколько богатых магазинов, и что за диковинные товары выставлены в их огромных застекленных витринах! Никогда еще Хуну, выросшему в бедной вьетнамской деревушке, не приходилось видеть столько красивых вещей.

- Дядя Нгуен, а кто живет в этих домах? - кивнул он в сторону особняков.

- Чужеземцы, сынок.

- А где ж в этом городе вьетнамцы живут?

- Вьетнамцы? - Нгуен усмехнулся. - Увидишь, как к рынку начнем подъезжать.

- А можно нам войти в магазин и что-нибудь купить?

- Войти можно, да только товары в них не по карману бедным вьетнамцам.

Петушок умолк. Ему вспомнились слова Фама о том, что хотя и земля здесь вьетнамская и все эти красивые дома построены руками вьетнамцев, по живут в них и хозяйничают богатые чужеземцы.

«У, проклятые шелудивые псы! Когда же их всех изгонят с родной земли?!»

В конце нарядного квартала мальчик увидел рогатки, опутанные колючей проволокой, между которыми был оставлен лишь узкий проход.

Рядом, на перекрестке, прогуливались рослые солдаты-марокканцы в красных фесках, с темно-коричневыми лицами и черными бородами.

Нгуен без слов понял вопросительный взгляд мальчика.

- Здесь кончается европейская часть города и начинаются туземные кварталы. Эти проходы еще до темноты закрывают.

- Зачем?

- Боятся наших…

- Значит, никого сюда не пропускают?

- В Ханое сейчас с восьми вечера и до утра никому из жителей нельзя появляться на улицах…

Дальше ехали по кривым, грязным улочкам туземной часть города. Улицы здесь были настолько узки, что в них с трудом могли разминуться две встречные повозки. И дома здесь были тростниковые, обмазанные глиной и крытые рисовой соломой. Они жались в тесноте друг к другу, и почти на каждом пестрели вывески на стенах и заборах, на бамбуковых шестах, на веревках, протянутых поперек улиц. Здесь было множество полутемных лавчонок, мастерских, харчевен и опиекурилен. Повсюду толчея, спешка, перебранка, шум.

- Вот погляди, Петушок, как живут в этом городе вьетнамцы! - угрюмо сказал мальчику Нгуен.

- Плохо здесь, дядя Нгуен. Воздух нехороший! А шум какой! Оглохнешь!…

Отовсюду неслись тяжелые вздохи кузнечных мехов, рассыпчато-дробный перестук молотков, скрежет и скрип ручных пил, свист рубанков, перезвон жести. А зазывающие голоса многочисленных уличных продавцов со своими печурками, жаровнями и котлами! На глазах у публики они приготовляли всевозможные лакомства. И прохожие ели их, прислонившись к стене дома или присев тут же на корточки.

С трудом проталкиваясь между съехавшимися из окрестных деревень крестьянскими повозками, Нгуен ввел па рынок буйвола с арбой. Здесь пахло рыбой и сырым мясом, пряностями и свежей зеленью, навозом и человеческим потом.

- Ну вот, здесь и поторгуем, купец, - заговорщически подмигнул он мальчику и остановил арбу неподалеку от рыночной харчевни. - Из того, что говорил тебе, ничего не забыл, Петушок?

- Всё запомнил, дядя Нгуен, - тихо ответил Хун. - А ты что, уже уходишь?

- Пора идти. Ведь мне еще нужно разыскать улицу и дом.

- Далеко отсюда?

- Где-то вблизи крепости.

Нгуен огляделся по сторонам и, наклонившись к мальчику, понизил голос:

- Если дотемна не явлюсь, оставайся на рынке. Здесь и заночуешь.

- Как же так? - забеспокоился Хун. - А утром что делать?

- Приду. Наверняка явлюсь. Это я. на случай, если задержусь и из-за патрулей не сумею сюда пробраться.

- Понял, понял, дядя Нгуен.

Нгуен ушел, неторопливо пробираясь между лотками с грудами сладкого горошка в стручках, лука, чеснока, спелых фруктов, обходя многочисленные корзины, в которых копошились черные, похожие на пауков, крабы, креветки, осьминоги и живые черепахи.

Миновав шумную улицу, Нгуен свернул в тихий переулок, окаймленный широколиственными платанами. Вот и опрятный каменный домик, в котором помещается аптека. Кажется, здесь! Нгуен остановился и внимательно огляделся по сторонам.

Слева, из-за изгороди сада, свесило над улицей свои длинные ветви огромное дерево перья феникса, осыпанное пурпурными цветами.

Нгуен вошел в аптеку. Когда оп открыл входную дверь, забренчал висевший на ней колокольчик. Из-за занавески, отделяющей аптеку от внутренних комнат, вышла к прилавку еще не старая вьетнамка с озабоченным, усталым лицом. На ней был кремовый легкий халат с разрезами по бокам и белые шелковые брюки. Женщина скользнула безразличным взглядом по Нгуену и спросила:

- Что вам угодно?

- Что-нибудь от лихорадки, госпожа. Нет ли у вас снадобья из цикад?

Говорят, помогает…

- Отвара из цикад и шкурок их гусениц?

- Вот-вот.

- Кто у вас болен?

- Жена.

- Сколько ей лет?

- В праздник полной луны и высокого прилива исполнится тридцать шесть…

При этих словах женщина внимательно посмотрела на Нгуена и тихо сказала:

- Вам бы лучше посоветоваться с врачом.

- Вот об этом, госпожа, я и хотел вас попросить.

- Я не врач.

Нгуен оглянулся и, убедившись в том, что никого, кроме них, здесь нет, сказал:

- Мне нужен доктор By Фын.

Женщина чуть улыбнулась:

- Подождите, пожалуйста. Я узнаю, здесь ли он.