Фил навалился всем своим весом на металлическую дверь, но это было бесполезно, и он это знал. Он собрался с духом для нового порыва, когда услышал крик Гиннесса:
– Назад, Фил, назад! Он включит боковые дезинтеграторы!
Обезумевший от ярости молодой человек сразу увидел опасность и отпрыгнул в сторону – только для того, чтобы чуть не упасть на распростертое тело профессора. Торопливыми, дрожащими пальцами он развязал путы пары, и они с трудом поднялись на ноги, сведенные судорогой и окоченевшие. Тогда именно Фил предупредил их.
– Отойдите как можно дальше! Быстрее!
Он схватил Сью за руку и бросился к ненадежной защите огромного камня далеко позади. Он сразу же заставил их лечь плашмя на землю.
Пока что сфера не шевелилась и не издавала ни звука, хотя они знали, что человек внутри нажимает на кнопки управления в лихорадочной спешке, чтобы покинуть пещеру. Но им не пришлось долго ждать. Послышалось шипение, стартовый кашель из ракетных труб под сферой. Они быстро ожили, и тускло мерцающий шар закачался в отверстии, в котором лежал. Затем обрушился водопад шума; разрушительный гром прокатился по гулкой пещере, когда ракеты взорвались в полную силу. Волна яркого оранжево-красного цвета выплеснулась из-под сферы, лизнула ее бока и, казалось, буквально толкнула огромный шар вверх, к дыре в потолке.
Его подъем был очень медленным. Набирая высоту, он выглядел – если не считать его скорости – как фантастический метеор, проносящийся сквозь ночь, поскольку оранжевое оперение, струившееся снизу, придавало шару ослепительный цвет. Светящийся шар, он шатался на полпути между землей и сводом, рывками полз вверх.
– Он не попадет в лунку! – крикнул Гиннесс.
Сверло поднялось не по идеально прямой линии; оно ударилось о край отверстия и неуверенно закачалось. Каждую секунду рев его ракет, усиленный эхом, нарастал в яростном крещендо; лица троих, кто наблюдал за происходящим, были окрашены в оранжевый цвет в зареве.
Сфера была слепа. Человек внутри мог судить о своем курсе только по ощущениям. Пока трое покинутых наблюдали, горячо надеясь, что Куэйд не сможет найти отверстие, левые бортовые ракеты выпустили копья огня, и они поняли, что он нашел способ маневрировать бурильщиком сбоку. Новое пламя соединилось с выхлопом главных труб в большой веерообразный хвост, такой яркий и пронизанный другими цветами, что их глаза не могли вынести этого зрелища, разве что сквозь слезы. Бурильщик дернулся вправо, но все еще не мог найти отверстие. Затем пламя на мгновение ослабло, и бурильщик опустился вниз, чтобы мгновение спустя снова подняться. Его подъем был таким трудным, что Фил крикнул профессору Гиннессу:
– Почему так медленно?
И изобретатель рассказал ему то, чего он не видел из-за невыносимого света.
– Включена только половина его ракет!
Однако на этот раз шар был нацелен правильно, и он с ревом влетел прямо в дыру. Тотчас же яростный звук выхлопа был приглушен, и через несколько секунд только огненное оперение, срывающееся с потолка, показывало, где находится машина. Затем все исчезло, и остался только шум.
Фил прыгнул вперед, намереваясь посмотреть вверх, но крик Гиннесса остановил его.
– Еще нет! Он все еще может использовать дезинтеграторы!
Они ждали много минут, пока приглушенный звук выхлопа не превратился в гул. На лице профессора появилось озадаченное выражение, когда все трое, наконец, подошли и осмелились заглянуть в дыру. Далеко вверху всплеск оранжевого света осветил стены туннеля.
– Забавно! – пробормотал старик. – Он использует только половину ракет – около десяти. Я думал, он включит их все, когда заберется в дыру, но он этого не сделал. Либо они были повреждены при падении, либо Куэйд не считает нужным их использовать.
– Половины из них достаточно, – с горечью сказал Фил и обнял тихую девушку, стоявшую рядом с ним. Вместе, молчаливой маленькой группой, они наблюдали, как оранжевое пятнышко превратилось в булавочную головку; наблюдали, как оно колеблется, мерцает, становясь все меньше.... А потом все исчезло.
Исчез! Обратно на поверхность земли, в нормальный мир реальности. Всего в четырех милях над ними – достаточно небольшое расстояние на самой поверхности, – и все же это могло быть миллион миль, настолько они были отрезаны от него....
Одна и та же мысль была у них в голове, хотя никто из них не осмеливался высказать ее. Они думали о безмятежной пустыне, о прохладном ветре, о холмах и высоких горах, безмятежных в лунном свете. О тихом восходе зари, о первых лучах солнца, которые были так до боли прекрасны в пустыне. Солнце, которое они никогда больше не увидят, похороненные в безжизненном мире мрака в четырех милях от них.... И похоронены заживо – и проживут недолго....
Но на этом пути лежало безумие. Фил Холмс прогнал ужасные мысли из своего мозга и заставил себя улыбнуться.
– Ну, вот и все! – сказал он голосом, который должен был быть веселым.