Вран глядел на него, и ему вспомнилось, как постепенно старели те, кого он знал в молодые годы, как они один за другим сдавались смерти, и вместо них появлялись другие — которым, в свою очередь, суждено было состариться и уйти. Вран замечал их готовность сдаться костлявой гостье по тому, какими мертвыми становились их волосы. Волосы умирали прежде человека. А после наступало то, чего не избежать ни одному смертному существу, и, прощаясь с лежащим в гробу соседом, Вран видел: лицо и руки покойного изменили облик, но волосы — те остались прежними, потому что были мертвы еще прежде смерти человека.
Вран проклинал пустые зеркала: ему никак не удавалось хорошенько рассмотреть собственные волосы. Он отрезал пряди и вглядывался в них, но расставшиеся с головой они мало что могли ему сообщить, и он с досадой бросал пряди в огонь.
И вот наконец Вран усилием воли сумел избавиться от непрошеных мыслей. Он подошел к Евстафию; Евстафий показал рукой на шатры, и на коней, и на людей, которые сидели у костров и стояли возле пик.
— Кто выступил против вас? – спросил Евстафий. – Я не могу разобрать их гербы.
— Горностай, — пробормотал сир Вран и прищурился. Он плохо видел. Водянистая муть расплывалась у него перед глазами.
Шатры и кони, флажки и богато вышитые попоны до земли. И люди, и костры. За одним из шатров вздымалось осадное орудие: таран, привешенный к башне.
— Безумие, — проговорил Вран, стискивая руки. — Разве они не знают, какой здесь гарнизон?
— О да, — промолвил Евстафий, – сильный противник вам сейчас не по карману.
— Сколько их, по–вашему? – спросил Вран, помедлив. Ему не хотелось признаваться в том, что он почти ничего не видит.
Евстафий и глазом не моргнул:
— Человек сто, не меньше. Но кто они? Вы их узнали?
— Это не французы, — сказал сир Вран наугад.
Тогда Евстафий Алербах спросил его прямо:
— Не могло ли так случиться, что это люди Жана де Монфора?
— Герцог Жан не стал бы сразу присылать войска, — ответил сир Вран. – Для начала он прислал бы письмо.
— Да? – сказал Евстафий.
— Да, — отрезал Вран. – А письма не было.
— Да? – снова произнес Евстафий. Он не скрывал, что не поверил сиру Врану.
Все сходится, думал Евстафий: сир Вран де Керморван подозревается в колдовстве, и герцог Жан желает захватить его и судить. Поэтому сопротивление следует оказывать весьма умеренное – отработать плату, но не более того. После чего надлежит сдаться.
— Это крестьяне, вот кто это там, под стеной! – вдруг закричал сир Вран. Он побледнел до синевы и затряс в воздухе сжатым кулаком. – Это мои мужланы, они взбунтовались!
Евстафий уставился на него с любопытством. Его как будто забавляла эта ярость.
— Да с чего бы им бунтовать против вашей милости?
— По–вашему, я не в состоянии узнать собственных мужланов? Я их господин, я помнил каждого еще при его рождении, и вот они выступили против меня.
— Крестьяне не умеют воевать, — сказал Алербах. – Они трусливы и подлы, но не виноваты в этом: такова их натура.
До боли щурясь, Вран высматривал на лугу знакомые лица. То ему казалось, что он различает их отчетливо и даже может назвать имена, то вдруг все опять заволакивало пеленой.
Но вот воинство двинулось к стенам замка. Туман колыхался, заполненный фигурами людей и животных; слышно было, как глухо стучат барабаны и верещит свистулька. Сдвинулось с места и поползло к стенам осадное орудие. Грохотали колеса, бежали в тумане люди. Евстафий смотрел на них с насмешливой улыбкой.
Вран схватил его за руку, сильно стиснул:
— Я хочу, чтобы ты вышел со своими людьми и разбил их на лугу, под стенами!
Алербах высвободился, потер смятые Враном пальцы.
— Зачем это? Пусть штурмуют.
— Нет, нет, — Вран тряс головой, — не нужно доводить до штурма. Убей их раньше.
— Им не взять замок, — возразил Алербах. – И осада долго не продлится. Они скоро уйдут.
— Ворота, — сказал Вран. – Их можно сломать.
Евстафий, отвернувшись, молчал.
— Я хочу, чтобы ты вышел из замка и отогнал моих врагов от стен, — упрямо повторил Вран. — Я не желаю, чтобы они разбили ворота и ворвались сюда.
Осадное орудие росло с каждой минутой, и все больше людей можно было разглядеть со стены.
— Ворота слабы, — твердил Вран. Тоска сжимала его грудь. – Почему ты не веришь, Алербах? Ты обязан защищать замок… меня. Ты обязан спасти меня. – Он заглянул Алербаху в лицо. – Золотая цепь в три пальца толщиной и большим изумрудом, и четыре серебряных кубка, украшенные топазами, — прошептал Вран. — И одно золотое кольцо лично для тебя. – Он схватился за руку, начал стаскивать с пальца кольцо.
— За сражение – двойная оплата, — спокойно произнес Евстафий. Он забрал у Врана кольцо, надел на указательный палец, сжал кулак.
Затем капитан отошел, и Вран тут же услышал, как Евстафий кричит своим солдатам.
Ворота со скрежетом растворились; отряд наемников выступил из замка навстречу врагу. В полумраке шевелилось, как живое, осадное орудие и совсем близко ржала лошадь.