Озеро Туманов

Сир Ив вздохнул с облегчением; когда стало теплее, у него с груди как будто сняли тяжелый камень.

Хозяин поместил жаровню возле кровати и замешкался, в нерешительности глядя на Ива. Видно было, что какие–то невысказанные слова прямо–таки разъедают хозяину язык и причиняют ему неимоверные страдания. И потому Ив не позволил Эсперансу сразу выдворить беднягу, а кивнул ему и дозволил говорить.

— Ребенок–то! – выпалил хозяин. – Тот ребенок, которого вы коснулись в деревне, мой господин… Вся сыпь с него сошла, и красноты как не бывало – он выздоровел.

Сир Ив сказал:

— Спроси его мать, молилась ли она святому Гвеноле, а меня больше ни о чем не спрашивай.

Он лег на постель и закрыл глаза, а хозяин тихо вышел из комнаты.

Эсперанс хорошенько закутал его двумя одеялами, раздул угли в жаровне и, бросив третье одеяло на пол, приготовился было лечь, когда Ив нарушил молчание:

— Почему ты бродишь по собственной жизни взад–вперед, Эсперанс?

— Откуда мне знать? – Эсперанс задул лампу. В темноте видно было, как ленивые саламандры переползают с уголька на уголек. — Когда–то, очень давно, был я влюблен в одну корриган. Она была капризная и взбалмошная, со взглядом лживым, как и положено красивой женщине, но сердце у ней было — из чистого золота, без единой примеси; видит Бог, она была доброй! Она любила танцевать на берегу Озера Туманов. Обычно я сидел где–нибудь поблизости на дереве, верхом на ветке, и отбивал для нее такт ладонями. А то она останавливалась и принималась болтать и говорила всякие милые глупости. Она срывала дикие яблоки и держала их в горстях, и в ее ладонях они давали сок и начинали бродить, и между пальцами у нее протекал чистейший сидр. Осенью она садилась где–нибудь под яблоней, а я ложился у ее ног, так, чтобы капли сидра попадали, срываясь с ее пальцев, прямо мне в рот.

— Как же вышло, что вы расстались? — спросил сир Ив.

— Не знаю. — Эсперанс вздохнул. – Как–то раз я проснулся и увидел, что ее нет. И Озеро Туманов исчезло; я находился где–то в незнакомом месте, и никого рядом со мной не было. С тех пор я и ищу ее. А уж когда человек разыскивает корриган – с ним случается все самое необычайное, что только можно вообразить. Это в порядке вещей. И происходит это потому, что она оставила мне свой третий дар. А какой – я и ведать не ведаю.

Помолчав, сир Ив спросил:

— Скажи–ка мне, Эсперанс, без обмана: хотел бы ты обычной судьбы — как у всех людей? Сперва родиться, потом жениться и после умереть — как положено?

— Нет уж, — сказал Эсперанс. – Лучше я еще разок начну все сначала, авось теперь получится как надо.

— Время проходит слишком быстро, — сказал Ив и заснул. И очень может быть, что последнюю фразу он произнес уже спящим, так что проснувшись не смог бы объяснить, что она означает.

Глава пятая СТРАШНЫЙ СУД

Однажды перед рассветом луга под стенами замка Керморван затянул густой туман, и там, в сердцевине тумана, зашевелились сгустки живой тьмы: что–то массивное тяжко передвигалось во мгле, и мелькали быстрые тени.

Ян первым заметил, что на лугах творится что–то странное, и бросился искать Евстафия.

А голландец стоял посреди двора, небрежно опершись на пику, обманчиво хрупкий, с тонкой рукой в пестром, грязном рукаве, со смятыми и влажными волосами, и Ян вдруг опять перед собой увидел не человека и не замковый двор, а картину. Горизонт задрался кверху, так что Ян покачнулся, как будто очутился внезапно на плоту, посреди потревоженного моря.

Он протянул руку и ухватился за пику Евстафия, чтобы не упасть.

Евстафий обругал его, а Ян сказал:

— Сходи погляди, Евстафий, — потому что теперь он говорил командиру «ты», как и все остальные солдаты, — погляди вниз со стены – там что–то происходит.

— Где происходит? – не понял Евстафий Алербах.

— На лугах, под стенами.

Евстафий сказал:

— Мужланы немного взбунтуются. Это не страшно.

Ян молча покачал головой, а Евстафий засмеялся:

— Кто там самый буйный? Кого ты знаешь?

— Никого я не знаю, — буркнул Ян. – Дрался кое с кем, когда был мальчишкой.

— О, — протянул Евстафий, — так назови, кто побивал тебя в драке! Я всех поймаю и посажу на цепь в пустом погребе!

Услыхав такое, Ян и бровью не повел, а между тем в груди у него все так и сжалось. Потому что больше всего на свете боялся он разговоров о человеке, который был заперт в винном погребе, а потом исчез.

Евстафий же сказал:

— У сира Врана удобный погреб. Думал я найти что выпить, а там ничего нет, одни собачьи кости.

Ян опять ничего не сказал на это.

А Евстафий подтолкнул его локтем:

— Зачем сир Вран держал в винном погребе собаку? Зачем уморил ее?

— На самом деле это был один еврей, — нехотя объяснил Ян. – Чернокнижник. Сир Вран схватил его и заковал в железо, а он превратился в собаку, но освободиться не смог, да так и помер.

Евстафий Алербах заметил:

— Слыхал я истории, которые были и похуже, чем эта.

Вдвоем они поднялись на стену. Туман заволакивал луг, и кусты на берегу, и саму реку. Но все–таки можно было разглядеть, что на берегу за ночь выросла армия.